Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Интервью с издателем — в телефильме «Литературная контрабанда из Советского Союза». Там Дмитриевич и рассказал о подготовке гроссмановской книги. По его словам, только для начала пришлось два месяца потратить, ведь «качество микрофильма оставляло желать лучшего. Кое-что было просто не разобрать. Настоящий анекдот получился: когда я закончил работу, у меня сложилось впечатление, что ко мне пришли сразу Толстой, Гете и Шекспир и принесли какую-то очень важную рукопись. Я знал, что сделал что-то очень важное».

Итак, Дмитриевич отметил, что качество микрофильма «оставляло желать лучшего». У Войновича же другое мнение. Правда, высказанное гораздо позже — в книге «Автопортрет: Роман моей жизни».

Писатель утверждал, что после обращения к Сахарову и Боннэр решил вновь попытаться скопировать рукопись Гроссмана. Воспользовался тогда помощью «ленинградского самиздатчика Владимира Сандлера (он сейчас живет в Нью-Йорке), и тот на замечательной самодельной аппаратуре и наилучшим образом переснял текст».

Допустимо, что «наилучшим образом». Но если десятки пленок свертывать в бобины, неизбежны повреждения эмульсионного слоя.

Расшифровка микрофильма — лишь первый этап. Для издания книги, а не только избранных глав, требовались филологи. Текстологический анализ провели Эткинд и Маркиш.

В предисловии к лозаннскому книжному изданию Эткинд подробно характеризовал методику текстологического исследования. И отметил, что он и Маркиш получили «два экземпляра романа, неведомо как проникших на волю из-за бетонных стен лубянского крамолохранилища».

Именно «два экземпляра». А Циглер привезла в Австрию один микрофильм. На двух бобинах он был или же свернули потом в единственную, это неважно.

Значит, второй микрофильм появился. Только не сказано откуда. Согласно Эткинду, «их рассмотрение показало, что каждый по-своему дефектен: не хватает то страниц, то строк или абзацев, то целых глав; кроме того, машинописный текст содержит множество явных или (что гораздо хуже) „осмысленных“ ошибок (скажем, „стройка века“ вместо „стройка зека“). К счастью, сопоставление обоих текстов позволило заполнить почти все пробелы, а также исправить многие ошибки; два варианта послужили основой для одной синтетической редакции».

В данном случае ключевые понятия — «два варианта» и «синтетическая редакция». К редакторам попали дефектные копии неидентичных рукописей.

Вот и Горбаневская о «разных текстах» говорила.

Были б две копии одной рукописи, так не стоило бы Эткинду и Маркишу «синтезировать», то есть получать результат, отличный от исходных материалов. Редакторы бы тогда восстанавливали текст посредством сравнения источников. Лакуны бы выявляли и, по возможности, заполняли их.

Совсем другая задача — при наличии двух неидентичных рукописей. В этом случае текст реконструируется, а результат можно назвать «синтетической редакцией»

, что и оговорено в предисловии.

Работа была сложной. Эткинд указывал, что он и Маркиш провели исследование «особого типа — установление окончательного текста огромного романа, конфискованного полицией; эта задача, пособиями по текстологии не предусмотренная».

Имелось в виду вполне конкретное «пособие» — книга С. А. Рейсера «Основы текстологии». Эмигранты считали ее новинкой — советским издательством опубликована в 1978 году[146].

На мнение авторитетного специалиста Эткинд и ссылался. Цитировал Рейсера, указывая, что «текстология рекомендует в большинстве случаев руководствоваться последней волей автора: „Мы принимаем за основной текст тот, в котором наиболее полно выражена творческая воля автора“».

Было б две копии одного текста, не имел бы смысла вопрос о «последней воле автора». Каждый экземпляр рукописи отражал бы единственное

волеизъявление. А Эткинд признал: ответ искали.

Такой подход следует признать целесообразным. Потому что Гроссман на советскую публикацию рассчитывал. Значит, хотя бы один из двух текстов мог быть приближен к требованиям цензуры, отражал бы уступки ей, а не «последнюю волю автора».

Гипотеза уступок не подтвердилась. Согласно мнению Эткинда, обе рукописи в аспекте цензуры равнонеприемлемы: «Чего хотел автор? Неужто он, в самом деле, думал, что его труд увидит свет в Советском Союзе?».

Значит, нет ответа на вопрос о «последней воле автора». Но, подчеркнул Эткинд, есть теперь «синтетическая редакция», благодаря чему и «возникает из небытия старая книга Вас. Гроссмана».

Стало быть, о двух неидентичных рукописях сказано не только Горбаневской. Еще и и Эткиндом. А это уже второе свидетельство.

Наличие двух свидетельств уже нельзя так запросто объяснить случайностью. Иной нужен подход к оценке достоверности.

Подчеркнем, что в предисловии к лозаннскому изданию не сообщается, откуда Эткинд и Маркиш получили второй микрофильм. И Дмитриевич — в фильме Бильштайна — рассказывал лишь об одном.