Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Разгадка проста. Сарнов интерпретировал мемуары Липкина.

Там, как отмечено выше, Липкин рассуждал о лозаннском издании. Рассказал, как сопоставлял с ним рукопись. Но откуда взял книгу — не сообщил.

Вот Сарнов и заполнил лакуну. Оказывается, книга ему принадлежала, а Липкину нужно было ее «бегло полистать», чтобы «установить, с его ли рукописи печатался роман или с какой-нибудь другой. А именно — с той, которая хранилась в КГБ. Такие случаи в то время уже бывали».

Если Сарнову верить, Липкин подробно рассказал тогда, как получил от Гроссмана рукопись крамольного романа. Полную.

Также рассказал, что Гроссман в 1960 году передал редакции журнала «Знамя» сокращенный вариант. Сокращения же производил в присутствии Липкина, он помнил, где сделаны купюры, вот и полагал, что «установить идентичность (или неидентичность) опубликованной версии с той, которую отдал ему на хранение Василий Семенович, будет нетрудно, и много времени это не потребует».

Сарнов, по его словам, при сверке присутствовал. И Липкин все быстро сделал: «Убедившись, что на Западе опубликован не кагебешный, а его вариант, он успокоился. Но в тексте западного издания сразу обнаружил какие-то зияния, лакуны, нестыковки, стилистические несообразности».

Затем Сарнов перешел к анализу причин, обусловивших пресловутые «зияния, лакуны, нестыковки, стилистические несообразности». Для начала оговорил: «На титульном листе западного издания было обозначено, что „издание подготовили С. Маркиш и Е. Эткинд“. Оба — высокие специалисты, не халтурщики».

Исключение такой характеристики, как «халтурщики», контекстуально обусловлено. По Сарнову, «текстологические дефекты издания, в_и_д_и_м_о, (разрядка наша. — Ю. Б.-Ю., Д. Ф), объяснялись тем, что в руках ученых, готовивших книгу к изданию, оказались две разные пленки, и обе — технически несовершенные. Потому им приходилось пропущенное и неразборчивое на одной компенсировать фразой или фрагментом, сохранившимся в более удобочитаемом виде на другой».

Здесь оборот «видимо, объяснялись» может обозначать лишь гипотезу. И она вроде бы должна хоть на чем-нибудь основываться. Вот только основа пока не очевидна. Сарнов рассказывал сначала, что Циглер передала Дмитриевичу только один

микрофильм, а затем, противореча себе же, принялся рассуждать о «двух разных пленках».

Однако не так уж сложно установить, в силу какой причины Сарнов противоречил себе. Это противоречие в источниках. Ранее он интерпретировал воспоминания Липкина, Войновича и Боннэр. А как до текстологии дошло — пересказывал эткиндовское предисловие. Где и сообщается, что у редакторов было «два экземпляра романа, неведомо как проникших на волю из-за бетонных стен лубянского крамолохранилища».

Эткинд не упоминал Циглер, соответственно, не рассказывал, сколько она передала копий. Вот почему в предисловии нет противоречий.

Ну а Сарнов не упомянул предисловие. Словно бы не заметил его в лозаннском издании. Потому и причину, указанную Эткиндом как факт, описывал в качестве своей гипотезы

.

Эткинд же, как выше отмечено, ситуацию характеризовал подробно. Акцентируя, что было именно два микрофильма: «Внимательное их рассмотрение показало, что каждый по-своему дефектен: не хватает то страниц, то строк или абзацев, то целых глав…»

Таково свидетельство Эткинда. И как бы ни оценивать достоверность, понятно, что он свою работу описывал. А Сарнов по-своему пересказывал сведения, почерпнутые в предисловии. Далее он сформулировал вывод: «Немудрено, что с текстологией в этом издании романа дело обстояло не лучшим образом».

По нашему же мнению, «дело обстояло» лучшим образом — из возможных. Эткиндом приведена характеристика источников публикации, купюры в тексте романа обозначены. Источниковая база в ту пору явно недостаточна, эдиционная задача специфична, однако удалось получить результат. На уровне 1980 года — вполне приемлемый. А иначе пришлось бы ждать, пока из СССР доставят фотокопии без дефектов.

Итак, можно констатировать: Сарнов не знал

, «как это было», даже когда рассуждал о первом книжном издании гроссмановского романа за границей. Вновь интерпретировал чужие суждения.

Мы, в отличие от Сарнова, не претендуем на статус точно знающих, «как это было». Источников пока мало, имеющиеся мы и анализируем. Применительно к досоветским, а в перспективе — советским изданиям.

Что до Сарнова, то о советских изданиях он не преминул высказаться. Опять в качестве участника и свидетеля. Но к таким его высказываниям мы позже обратимся.

Пока что уместно рассмотреть события, происходившие гораздо раньше. Речь идет о восприятии гроссмановских публикаций эмигрантскими критиками.

Историософская полемика

Выше отмечалось, что в 1970-е годы русская эмигрантская критика практически «замалчивала» гроссмановские публикации. Не исключалась связь их с инициированной ЦК КПСС антисолженицынской интригой.