Читаем Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2 полностью

— … и если ты со мною дискутируешь... — закончил его мысль «студент». — Да, ло-гика приводит к... Но ты сверх-логики понюхай. Начнем. Это внизу дерут, у Капуладисов, Новый Год справляют, гречура. Дерут псаломчик. Помнишь, как плакал ты, тогда... у этого ан-тик? Хоть и разноголосо, дико, пьяно... — но ты плакал. Ты знаешь древне-греческий, атти-ческий, напевный, а э-ти..! Но раз такая «философия прогресса»! — паршивая коринка да горклая маслинка, в сальдо?.. Ты мысленно переводил — и плакал. Узнаёшь мотивчик?..

Профессор узнал псалом, тот самый, как когда-то, на островке, зимой. То был 103-й, псалом «Творения». В душе профессора он преображался в Хваление всей твари: безднами, горами возглашался, звездами, пустынями, водами... всею тварью, чистой и нечистой, и Левиафаном-Змием, играющим в пучинах... — всем, что «премудростию сотворил еси».

— Размяк, хе-хе-э... Надолго? Да ты эс-тэт! Ты понимаешь и величие, хотя бы эстетически... ну, на три с плюсом. Признаться, на меня то-же действует манень- ко... такое. Не знал, хе-хе..? Слабость, братец, слабость, ре-ми-ни-сцен-ции... — порой всплакну! Но... к делу. Знавал я мужика Микиту, рязанского... Ну, и заводил он сей псаломчик! Живот, бывало, надорвешь, ежели эстети-ческий подходец... а ежели по существу... — о-го-го-го-о! далёко, братец, до Микиты и тебе, и... Он сему «левиафану-змию» молился! гимн свой возносил, чтил, как священное. Так умилялся, что и его-поганца создал Бог — в великих водах игратися и безобразничать радостями левиафанстиими. Нет, ка-ков?! Так твое-то эстетство перед таким рязанским всеумилением — ну, что?!… — пустышка! нигил!! Пробовал я того Микиту на-зуб, так и эдак... — плюнул. Как же он все коверкал, и — как же понимал...

все! Нутром, сверх-логикой. Ведет своей культяпкой по строке — вспотеет, и спереду, и сзаду, и дух пущает, от умиления!.. «На...-сля...-дять... ф-фу-у... на-сля-дять... зе-млю!…» Да, «на-сля-дять», на «я» надавит... — и сокрушается, солющими слезами орошает затертые страницы... что зя-мельку-то, священную... всюю-то наследили, запакостили... во-как! И за загаженную — молился! Ну, куда же тут...?! Он «аще» и «абие» и разные там «обаче» за священно-тайное принимал: заслышит — осеняется. А уж как «паки и паки»… об пол лбищем, от умиления! По-нял, дурак? Это комплимент, не корчись. Ну, пошли к черту, да тут останусь, по ло-гике. Так вот, постиг теперя, что такое — сверх-логика? Теперь — к «симфониям».

Профессор закрыл лицо руками, — постигая что-то, сокрушаясь..? Как же не понимал такого... раньше? тогда, тогда

..? И вдруг, во сне — он сознавал, что это с ним — во сне — все понял! И как же просто, все!…

— Что, очертело? хочется скорей уразуметь — «почему так случилось»? Понятно, что теперь — «так просто»! А вот, в «симфониях», совсем осмыслишь..., мо-жет быть, осмыслишь, не утверждаю. Ин-дукцией.

— Ах, концерты! как любил ты их..! «Благородное Собрание», этот «колонный зал» — ан-тик!.. Эту «Симфони эротик»… «величественно-царственную», — хе-хе... тво-е словечко, был еще студентом и здорово французил... по-мнишь, с блондиночкой, читал в программочке, показывая образованность, — «херу-ак»! всякие квартеты... эс-моли эти, Моцарт, вдруг «открытый» Ва-гнер... даже и Бах — «хвалитель»! А Шопэнчик, манивший недосказанною грустью, его вальс № 3... — «стремления, исканья, нахожденье»! Ну, Чайковский, по настроению... но «патэтическая» — уносила. Тот, ну... «12-й»… не очень, та-ак — «барабанное» — твое словечко! Понятно: хоть там и есть заветное, «марсельское»… — «ах, если б..!» — не мыло, а... взмыв такой, влекущий... но!… тут же ладанное это, из панихиды и молебна, что ли... и еще это, ну... «на страх врагам», коро-нное, некий запашок, с кваском! [494] Я тоже посещал концерты. Музыка... она, брат,... почитай Толстого, — будит похоть. Старика-Льва мутило. Потел я с ним, а таки-сбил на «Крейцере»! — переперчил старик. Этот его «Крейцер»… кой-кого толкнул на «пробу»… ну, что поделать, — темперамент. С каким зарядом ты выходил под звезды, под

тот горох пылающий, январский, как вскипал приливно — «се-ять, се-ять...!» — и призывал извозчика, и чем-то троглодитным, опосля «симфоний»-то, был для тебя тот «ванька»… но как же без него, хоть и с «зарядом»! Я провожал тебя, и, тоже подогретый, я шептал тебе... я умолял тебя — «сей, сей, голубчик... гуще, гуще... что вы-растет!..» Ты напевал, под визг полозьев, —

Бе-линского и Го-голяС ба-за-ра по-несут!..

И все-ба-зары — — — про-ва-лились... и мужики... и си-мфо-нисты...

Все-о разба-за — — — ри-лось!…

— Кричи ура, — взо...шло! Хе-хе-хе-хэ-э... взошло, взошло, взо-шло-о-о...

Споем, споем ку-плетик —Мерси, не ожидал!
Перейти на страницу:

Все книги серии Ильин И. А. Собрание сочинений

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное