Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

— И что же? мужик-то то-же... любил «сим-фо-нии»! Пучишь глазки? От-ли-чно понимаешь. Понятно, не Бетховена... а были у него свои «симфонии». Но ухом, — всем нутром вбирал, и даже брюхом: рас-пи-ра-ло! Не постигал, — а умилялся. Уж коль на-чистоту — так вот, в «мёрси», поведаю: ему, во тьме и грязи, его-то... с «загаженной» землишки, открывалось... гм... ну-да, да, да! да, открывалось... небо! уж признаваться — признаваться: весь универс!.. Да мне ли, черрт возьми, не знать, раз я всегда таился на его «концертах»! ну, сбочку... ну — там, где метлы!… И, ведь, слободно, без билетов, сколько влезет! Миките-то... — ишь, хе-хе... как я его жалею... — грудищу распирало «симфо-нией», и воз-но-сился он! Да, черрт возьми, он возносился. Да, да, в вонючем полушубке, в валенках, — и возносился! порой, и пьяненький маненько, а... возносился! Ну, ты же понимаешь... — «и в небесах я вижу...» и тому подобное. Для пояснения, понятно, отнюдь не утверждение, нэ-с-па? а? а... может, между нами, там — пустышка, а? что? можешь утверждать?.. Блажен, кто верует... тепленько ему будет на том свете, хе-хе... И воспретить возноситься никто не мог. Пред «вознесеньем», что таиться, я пасую. И вот, твой «ванька»… — сколько таких в дослежке было у меня, «к докладам»! — за день намерзнется, брюхо чайком попарит, лошаденку на постоялый, а сам-то к этому... к Миколе-на-Пупырках, где хор «васильевских», либо — где «чудовские», в Чудов, в Успенский, к «синодальным», а то под «Золотую Шапку», где, ради славы, — вот поди ж ты! — певали и солисты из Большого — Хохлов, Бутенко-с... Собинов, Смирнов... Ммда-с, пе-вали. И, ведь, прознавал, безглазый, в полпивных, в трактирах, где будет нонеча «симфония»! М -да-с, пе-ва-ли... слы-хал-с... м-да-с... Бортнянского, номерок 6-ой-с... ту, «Хе... херу-имскую»… — он, ведь, и к обедням шмыгал. А вот, как «синодальные», за всенощной... самый патетический момент... ну, «Слава»… дрожью пробирало Микиту-«ваньку». Эх, уж поведаю, Пушкину в-пандан... 

[495] Раз как-то... нервы, что ли... полная капелла — один-то голос! — «Слава в вышних...» ну, ей-ей... ну, вознестись хотелось..! — ремини-сценции, понятно. Ты подумай: в метлах-то сидя, в морозе, за дверьми, —

Досылаю окончание рассказа.

Ваш Ив. Шмелев.

30. 8. 1945

91, rue Boileau, Paris, 16-е

Дорогой Иван Александрович,

Замечу: случай с Фетом — точен. В отсутствие жены, накануне именин, (отлучилась за покупками) Фет почувств<овал> невыносимый приступ сердечный, сидя в кресле, схватил бритву... — так его и застала гувернантка. Страшное лицо, хрипел, указывая на кого-то в углу: «он... он...» — и внезапно помер. Лицо его б<ыло> до того страшно, что в гробу было накрыто кисейкой. Я использовал эту ист<орико>-лит<ературную> справку, к<а>к и Трубецкого — об иконе «Стр<ашный> Суд».

Ваш Ив. Шмелев.

Досылаю продолжение — 4-ое — рассказа:

— Ты подумай: в метлах-то сидя, в морозе, за дверьми, — и вознестись! М-да, слышно си-лу! А «ваньки», прямо, обмирали, — возносились, забывая все. А под тот... ну, Зимний Праздник... бывало, грохнут — «С нами»… и проч. — «разумейте,.. и покоряйтеся...»! — так грохнут, что у «ваньки»-то мороз по шкуре, и вознесется он под самый кумпол, к Самому... помнишь, там, в Храме, Репин, что ли... чуть ли не с год мазюкал, на спинке лежа? А-пропо... [496] это «покоряйтеся» даже и у нас, там

, некое трепыханье вызывало! антр-ну, — даже и шатанье мыслей... — «покориться»? Понятно, темперамент. Из-за темперамента вся и пертурбация случилась, эти «вверхтормашки». И никто Миките-«ваньке» не воспретил так пре-возноситься, нельзя. Философски, — так сказать, преодоленье всех полпивных, трактиров, кабаков и прочих сладостей, — «победа духа над материей», хе-хе... И даже жертвоприношение. За эти «вознесенья», ведь, седок не платит. Да, никто не воспретит, разве мундирный сторож, в соборе важном, носом поведет и — «не оченно, не проедайся наперед, уж больно во-здух...» А вознесенный и не чует, — вознесен. И вот, все это... ты — у него — украл.

— Ка-ак..? что..?! я... я... я... у него...?!… — вскричал профессор дико, — я...?!… я...?!…

— Хе-хе-хе-хе-э... махонькии, не по-нима-ют... разжевать прикажете? — извольте. Сначала помаленьку обворовывали, потом... хе-хе-э... «двоюродные» начисто все обобрали. Помолчи, сейчас ин-дукция!… Хи-хи-хи-хи-и....

— Подлец!., фальсификатор!!… шулер!!!… лжец!!!!… — пробовал заглушить скрипучий, мерзкий смех профессор, — так... все... извратить!..

— По ло-гике... и лжец, и шулер — вы, мон-шер! я только переписываю в звуках мысли...твои! но... ах, инти-мнейшие мысли, рундучков подспудных, или, как психологики долдонят — «под-сознания». Спишь ты? Ну, так хоть во сне будь посмелей, раскрой коробочку, где источают яд... «змеи сердечной угрызенья»… — и... опорожнись. Совет — ка-кого Мэ-тра! А-а... па-дэ-форс! При-дам я «форсу», подставлю... зе-ркальце. По-стой...