Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Февраль–март 39 г. Я весь истратился, пиша «Куликово Поле»… Перед этим читал-почитывал о «теории вероятностей» — для меня нелегкая работа, я не математик. Меня заинтересовала «проблема времени». Повторяемость явлений, возможность их «возвращения»… понятие «микро-мига», предельного объема времени... — нечто головокружительное. Прибегал к толкованию Ивика, сверх-математика. Он сейчас, преподавая в колледже, слушает в Сорбонне эту «теор<ию> вероят<ностей>». Тогда он мало знал, но что-то мне пробовал объяснять. Мне надо было укрепиться на привязавшейся ко мне мысли: о вечности бывшего уже... — только — где оно?!

Ничто не пропадает. Отсвет его в нас, свидетелях явлений, но... тело явлений... где пребывает? и может ли повториться перед нами, как... ну, фильм, что ли?… Неясными мне путями эти мои «занятия» вывели меня на... «Куликово Поле» (там это затронулось). Незадолго перед этим я слышал — достоверный — под клятвой! — рассказ человека, некоего Васильчикова (стар<инный> род), слышал на

могилке моей Оли. Ныне рассказчик лежит неподалеку, в пяти шагах от моей могилки. Работа меня до-истощила. Ночами, пиша, я трепетал и... плакал... от сладости и трепетанья... — (ощущал как бы присутствие!) — перед Святыми. В рассказе — Угодник (преп. Сергий), — помните, приносит найденный на К<уликовом> П<оле> объездчиком старинный Крест в Троицкий Посад — неверу. Апрель и май (1939) не мог ни-чего ни писать, ни читать... — но м<ожет> б<ыть> что-ниб<удь> и писал, не помню. В сам<ом> нач<але> июня 39 г. придавила несказуемая тоска, до... «довольно!» И вот, 7–8 июня (ясно помню, записал!), проснулся, сел на постели... — не могу! Жить не могу. И воззвал криком... внутри-криком, вне — скрипом! — к ней: «Не могу больше, возьми меня, призови... я так одинок...! не могу!…» 

[621] Плакал... И это — слезы — был некий выход. Я влачился, как ослабевшая муха, перед — «на спинке, вытянув лапки». А в это время нечто совершалось. Где-то. Ее молитвами, бес-спорно. Сколько раз уверялся, за эти — скоро — 10 лет!

Утром 12 июня — п<ись>мо из Голл<андии>. С Голл<андией> была переписка: письма от писательницы Бауэр, изучившей русск<ий> яз<ык> и мечтавшей переводить «Лето Госп<одне>» — она во время войны очутилась в монастыре, в Австрии, — и с проф. Н. В. Ван Вейком (умер). Но почерк на конверте был незнакомый, со штемп<елем> «Банник». На обороте — О. А. Бред<иус>-Субб<отина>… — неведомо мне. Читательница? У меня таких писем — сотни, со всего света, до Аляски и Австралии, Буэн-Айреса... — от русских и иностр<анцев>. Считаю важным привести выдержки из сего п<ись>ма. В нем связаны мы с Вами. Опускаю трогат<ельное> обращение... «По непреодолимому (мною подчеркнуто) желанию выразить Вам» «пишу Вам. В наше тяжелое время бессердечия, бездушия и безлюдья, как светлый луч светите Вы». «О, вы, напоминающие о Господе, — не умолкайте!» Не умолкайте! Ибо Вы ведете нас, как вифлеемская звезда, к ногам Христа. Когда мне тяжело на душе, я беру Ваши книги, и т<ак> к<ак> в них не лицемерная «правда», а Душа, то становится и легко, и ясно. И это Ваши «Лето Господне» и «Богомолье» были моими подготовителями и к Посту, и к Св. Пасхе...» — многое опускаю. «Я слушала Ваше чтение в Берлине...» «Столько суждено было Вам утратить...» «Если Вам покажется, м<ожет> б<ыть>, иногда, что Вы одиноки

— мой курсив! — то не думайте так! Вашим Духом живут много людей, Ваша Божия Искра затеплила у многих лампаду. Для многих в эмиграции существуют лишь два человека, два пророка, — это: Вы и Иван Александрович Ильин. И если бы наше духовенство воспитывало людей в духе этих двух, то насколько бы поднялась наша мораль. Я живу в Голл<андии>, замужем за голландцем, в дерев<енской> тишине; единств<енная> связь с Русским — книги... Стараюсь, у кого можно, развивать вкус к путям Вашим и Ив<ана> Ал<ександровича> Ильина, ибо только они безошибочно непреложны. Хотелось бы от всего сердца вымолить у Господа Вам еще на многие годы здоровья, радости, творчества для нас грешных...» П<ись>мо помечено — 9 июня! Оно... поразило меня, этот отклик на мой крик — «как я одинок!» Было внушено — так отозваться. При-каза-но! Смотрите: «по непреодолимому желанию!» Но мало этого. Слушайте...