Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Не радует меня некий «душок», тянущийся из страны сыров голл<андских>. Я уже и окрысился. А потому — питаются вонючей жвачкой подворотных зазывал «Р. Н.» [678] — иначе Ревекки Наумовны, к<а>к именуют. Там верят в преображение! И даже делают мне предложение... поднести «Л<ето> Г<осподне>» и «Бог<омолье>» — отцу Флексию — «да издаст на возрожд<ение> всего р<усского> н<аро>да!» О-ткуда сии невинности?!… М<ожет> б<ыть> разряжусь злым стишком.

Рев<екка> Наум<овна> академич<еская> ст<удент>ка Б<унина> — pro domo sua. [679] Здорово себя отпорол, все воробьи животики надорвали — сплошн<ой> понос парижско-воробий. Метил в Тхорца-ворону (sic!), — попал в быка (Lovis!). № от 30 авг<уста>. Да еще и с факсимиле! Перл ака...-де-ми-че-ский. Говорят (злые языки), что в рукописи ст<удент>ки было... по-мат... (не по- математически). На Тхоржа манна — лишн<ие> 5 экз<емпляров> купят его свистории. [680] Есть, чего рассказать — обо всем — да... молчание — золото. Кто е знает? Говорят, где-то еще... книга пишется про Кр<асную> Шап<очку> и дядю-Волка. Свеженькая и д<олжно> б<ыть> талантливая. Слухи от Алданова, пробывшего с мес<яц> в Пар<иже> и — назад. Видал, будто, свеженького автора «с мест». Я Алд<анова> не видал: он на меня с весны (1940) грозится за «ягненка».

А пока, чая, что Вы, милые, в горах и высях, потешу Вас (только Вас: Нат<алии> Ник<олаев>не «запрещено цензурой»!). Вы, м<ожет> б<ыть>, и распекете меня, и все же и поулыбнетесь

«Улыбкой горькою обманутого сынанад промотавшимся отцом...» [681]

(над забормотавшимся?).

Но — это передышка моя, разгулка. И почему такое вышло?.. Очевидно, по Фрейду (шулеру, вообще!), «разряжение комплекса»:

Galli

(Тоник перевел — «Петухи». На то он Тоник.) Такое получилось:

При раскопках на Boileau (против окон переводчика) найдена старинная кожан<ая> сума (военн<ого> образца) с римским орлом.

В оной сумке (м<ожет> б<ыть>, центуриона?) оказался римский грош — 1/100 сестерции (д<олжно> б<ыть>, не ахти платили!) и перг<аментный> свиток (не свисток), отлично сохранив<шийся>. По разборке следов стилюм’а обнаружена — предстала «metamorfosa», пораз<ительно> ярко схожая с Овидиевыми... — по стилю! Перев<одчи>к домекает, что это одна из утраченных... с неск<олько> символико-сатирич<ески>-шуточным оттенком (?!). Фантазер, понятно. Galli — Петухи. Ну, что тут удивит<ельного>, что Romani «сбросили» Gallos?! Те сквернили, а сии (R) осквернились?!… Что кас<ается> «весталок», надо полагать, что это пародия на громкий весталоч<ный> скандал... один из многих. О чем читай: процессы Каталины, у Саллюст, Катулла... Есть и у Светония. М<ожет> б<ыть>, под Римом надо разуметь Лютецию?… Одни домёки. У Тоника глаза и зубы разгорелись... Ну, маленько и посвоевольничал... Помните? —

«В часы забав и праздной скуки,Бывало, лире я моейВверял изнеженные звукиБезумства, лени и страстей».

О, Филарет, снизойди! Тоник Вам знаком досконально, и Вы окажетесь, воистину, — Милостивым.

Петухи (Galli)

— метаморфоза —

Перевел с лат<инского>

вольным стихом Тоник.

Вечер марта. В храм весталокЗалетел шалун-Амур.А весталки в эту поруЗагоняли на ночь кур.

Затревожились весталки:— «Сестры, где-то тут... Амур?!..»А старуха заорала:— «Загоняйте, дуры, кур!»

Кур загнали — и за прялки,

Стали прясть и цокотать,А шалун своею стрелкойНу, легонько щекотать...

Взволновалися весталки,Груди томно поднялись,И нетронутые щечкиНежным светом занялись.

Занялось и что другое... —У весталок та же стать, —Не сидится за работой, —

Так и хочется сказать.

А мальчишка, с храма Весты,Стрелкой, стрелкой... — «Ха-ха-ха!…Все-то курочки — невесты,Почему без петуха?!

Шалунишке не сидится,Лук потуже натянул,Выбрал девочку покраше —И, нацелившись, метнул.