Читаем Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию полностью

Ведь это должно было бы быть самым простым делом в мире. Все мы связаны социальными взаимодействиями; все мы живем в обществе; все мы — культурные животные. Почему же эти связи всегда так неуловимы? На предыдущих страницах мы выдвинули для объяснения этого одну-единственную причину. Прилагательное «социальный» одновременно обозначает два совершенно разных феномена: это и некая субстанция,

разновидность вещества, и движение
между не-социальными элементами. В обоих случаях социальное исчезает. Если считать его чем-то плотным, оно теряет способность связывать; но и если думать, что это что-то текучее, оно тоже исчезает — социальное вспыхивает лишь на короткое время, в тот самый момент, когда новые ассоциации «склеиваются» в коллектив. И хотя на первый взгляд очертить предмет социальных наук вовсе не трудно,— благодаря массивной и повсеместной очевидности социального порядка,— теперь мы видим совершенно противоположное: нет ничего труднее, чем уловить социальные связи. Их можно проследить только когда они изменяются. Как показали физиологи, для восприятия необходимы постоянные движения и корректировки: нет движения, нет и ощущения. Это верно в отношении как зрения и слуха, так и вкуса, обоняния и осязания[215]
. Если вы пожимаете чью-то руку и сохраняете хватку совершенно неподвижной, то вскоре перестаете ощущать что бы то ни было, кроме смутной, смущающей неловкости, даже если это рука вашей возлюбленной. С отсутствием движений теряется острота чувств. Так же обстоит дело и с «чувством социального»: если нет новых ассоциаций, невозможно ощутить его хватку.

Вот почему для того, чтобы вернуть ощущение присутствия социальных отношений, мне понадобилось противопоставить друг другу два типа методологий. Тот тип, который я назвал «социологией социального», пытается удержать вместе как можно крепче и дольше элементы, сделанные, как он утверждает, из какого-то гомогенного вещества; другой — который я называю «социологией ассоциаций» — пытается понять разногласия по поводу ряда гетерогенных элементов, могущих вступать в ассоциации. В первом случае нам приблизительно известно, из чего состоит социальный мир: он состоит «из» социального или состоит «в» социальном; во втором — мы всегда должны начинать, не зная,

из чего он состоит. Таким образом, почти K&Kpharmakon древних греков, поиск социального бывает либо лекарством, либо сильнодействующим ядом,—в зависимости от дозы и расписания приема. Свежеразделенный на небольшие и своевременные дозы, этот поиск позволяет наблюдателю выявлять новые ассоциации, которые должны находиться в состоянии постоянной перегруппировки, чтобы заново собрать коллектив, которому угрожает неуместность. Но если вы допустите, что связанные вместе элементы «пролежат дольше положенного срока», они начнут портиться. А если вы будете настаивать на приеме лекарства и дальше, это приведет к их полному параличу. И вы начнете принимать то, что уже соединено вместе, за особый тип производства: социальное объясняет социальное. Вы попадете в мир, уже не оставляющий следов, в мир, которому в ближайшем будущем грозит вторжение фей, драконов, героев и ведьм критической социологии.

Но как же могло случиться так, что у одного и того же прилагательного два совершенно разных значения? Я думаю, это объясняется тем, что социальные науки пытались решить одновременно три различных задачи: документирование способов, которыми создается социальное изобретательным умом членов общества; стабилизация разногласий по поводу социального путем ограничения множества действующих в мире сущностей; решение «социального вопроса» с помощью протезирования политического действия. В такой тройственности задач нет никакой ошибки, поскольку социология, «наука о жизни сообща», действительно должна быть способна решать три следующие задачи: она должна быть в состоянии развернуть весь ряд разногласий по поводу того, какие ассоциации возможны; она должна быть способна показать, какими средствами этим разногласиям кладется конец и как поддерживается согласие; она должна помочь в определении верных процедур собирания коллектива, делая его интересным для тех, кто является объектом ее изучения. Что здесь невозможно — так это пытаться решать все задачи сразу, не обращая внимания на их последовательность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Прочь от реальности: Исследования по философии текста
Прочь от реальности: Исследования по философии текста

Книга русского философа, автора книг «Винни Пух и философия обыденного языка», «Морфология реальности», «Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты», посвящена междисциплинарному исследованию того, как реальное в нашей жизни соотносится с воображаемым. Автор анализирует здесь такие понятия, как текст, сюжет, реальность, реализм, травма, психоз, шизофрения. Трудно сказать, по какой специальности написана эта книга: в ней затрагиваются такие сферы, как аналитическая философия, логическая семантика, психоанализ, клиническая характерология и психиатрия, структурная поэтика, теоретическая лингвистика, семиотика, теория речевых актов. Книга является фундаментальным и во многом революционным исследованием и в то же время увлекательным интеллектуальным чтением.

Вадим Петрович Руднев , Вадим Руднев

Философия / Образование и наука