Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Например, поменяв местами первую задачу со второй, вы начинаете думать, что ваша главная обязанность — заранее вместо самого актора ограничить ряд неопределенностей, в которых, как вы опасаетесь, акторы заблудятся. Это значит, что вы берете на себя обязанность ограничить число возможных социальных объединений, количество сил, заставляющих акторов делать то или это; исключить как можно больше не-че-ловеческих объектов; придерживаться строгого разделения труда между естественными и социальными науками; и, наконец, укреплять твердую веру в социологию как самостоятельную научную дисциплину. При таком подходе уже невозможно отследить пять рассмотренных нами источников неопределенности. Еще хуже, если вы поменяете местами третью задачу— достижения политической значимости — с другими двумя. По совершенно уважительным причинам, связанным с необходимостью модернизации, проектом эмансипации и явными трудностями эмпирических исследований, вы начинаете подменять построение коллектива самими акторами своим собственным пониманием того, что их держит вместе. Вы начинаете задаваться вопросом, что такое общество и в каком направлении оно развивается. Хотя я уверен, что во времена Конта, Спенсера, Дюркгейма или Парсонса такая интеллектуальная стратегия была продуктивной, сейчас она становится разрушительной. Когда дается социальное объяснение, уже не поймешь, что лежит в его основе: подлинная эмпирическая хватка, применение шаблона, попытка социальной инженерии или простая лень. В результате нарушения последовательности решения трех следующих друг за другом задач социальной науки социальное стало совершенно неуловимым, несмотря на продолжающееся беспрепятственное увеличение социальных объяснений.

Чтобы сохранить верность проекту науки о социальном

— теперь, когда значения слов «социальное» и «наука» обновлены,— мы должны преодолеть путаницу, не отказываясь ни от одной из трех первоначальных задач. После того как в первой части было показано, как можно развернуть собственные миросозидающие способности акторов,—но до того, как мы поставим в Заключении каверзную проблему политических интересов,— теперь я должен продемонстрировать, как можно проследить улаживание разногласий, не смешивая эту задачу с двумя другими. Да, разногласия заканчиваются и неопределенности разрешаются, но за этим стоит также труд самих акторов, оставляющий эмпирические следы. Потому он может быть тщательно задокументирован. Как только мы дадим акторам возможность, так сказать, самим убрать свой беспорядок, может быть восстановлен некий порядок, совершенно непохожий на попытки исследователей заранее ограничить разногласия.

К сожалению, если так трудно развернуть пять источников неопределенности, то еще сложнее выявить инструменты, с помощью которых их стабилизируют. В этом новом исследовании я буду выглядеть еще более не в ладах с «традиционной социологией». Я покажу, что неуловимым социальное сделало само существование общества, или, более широко, социальной сферы. Теперь эта проблема проистекает не от двойственности значения слова «социальный», а от путаницы, с давних пор поддерживаемой в социологии, между сборкой политического тела и сборкой коллектива. Хотя у этих двух операций много общего, все же для того, чтобы они были успешными, им надо быть друг от друга подальше.

В самом широком смысле общество, это изобретение XIX столетия,— странная переходная фигура, в которой смешаны Левиафан XVIII века и коллектив XXI[216]. Если заставить общество одновременно делать два дела — и обеспечивать прослеживаемость коллектива, и играть роль заменителя политики, оно никогда не было способно ни одно из них делать хорошо. Уверенность в существовании общества препятствовала возникновению хорошо собранного коллектива, а также мешала любым попыткам осознать странный характер корпоративного образования, способность формировать который должна сохранять политическая деятельность.