В районе Хурибги фосфаты добываются двумя способами: в карьерах и в-.шахтах. Сначала мосье Готье повез нас за сорок километров в Уэд-Зем, где добыча производилась открытым способом. Мы ехали между конусами терриконов, которые казались необозримыми, вдоль железнодорожной колеи и крытых транспортеров до холма, с которого огромный грейдер сдирал кожу. Здесь ценные восьмидесятидвухпроцентные фосфаты залегают на глубине примерно одного метра. Стоило снять тонкий слой земли, на поверхности показывалось красно-желтое «золото». Его оставалось только увезти.
Готье провел нас по обогатительной фабрике, в промывочную, в сушильные цеха, в лаборатории… На нас обрушилась столь подробная лекция о химии фосфатов, что наши бедные головы, не выдержав, начали болеть.
Мы попытались прервать инженера и заговорить с водителем экскаватора, но, к сожалению, без переводчика сделать это было невозможно. Мосье Готье улыбнулся:
— Думаю, что смогу сам удовлетворить ваше любопытство: квалифицированные рабочие и водители механизмов получают в день двадцать дирхамов, неквалифицированные — двенадцать-пятнадцать… ОШФ предоставляет им оплачиваемый отпуск — двадцать один день, они живут в дешевых квартирах предприятия, врачебная помощь бесплатная. Все довольны.
Наш скептический вид доставил инженеру Готье явное удовольствие. Выждав немного, он добавил:
— Так хорошо, как рабочим, добывающим фосфаты, не живется никому из марокканских рабочих. Их избаловала администрация протектората, а сейчас балует марокканское правительство.
Мы подумали, нельзя ли заменить слово «избаловала» более метким — «подкупила». Мосье Готье, видимо, отгадал нашу мысль.
— На шерифской сокровищнице нельзя допускать забастовок, — сказал он. — Они имели бы катастрофические последствия для марокканской экономики.
На обратном пути из Уэд-Зема в Хурибгу инженер Готье внезапно попросил нас остановиться на правой обочине дороги и выйти из машины. Мы стояли на меже: кучи камней разделяли два больших поля. Левое выглядело как пирожное: на красно-бурой земле в лучах заходящего солнца блестело бесчисленное множество камней и только кое-где скупо проглядывали зеленые ростки. Правое поле, чистое и хорошо вспаханное, напоминало газон — так ровно и дружно всходили там озимые.
— Два поля с одинаковым составом почвы, — сказал инженер. — Но правое еще принадлежит французу, так называемому колонисту, а левое — марокканцу. Я никак не хочу впасть в высокомерие колонизатора, но вам видна разница между ними. Мне не раз приходилось быть свидетелем того, как агрономы пытались убедить марокканских крестьян убрать камни. Ответ неизменно гласил: камни разбросал аллах, и к тому же они задерживают влагу в почве.
Мы вспомнили двух крестьян, которых видели в первый день пребывания в Марокко. Они пахали усеянное камнями поле плугами, каждый из которых тянули в одной упряжке верблюд и вол. В памяти всплыло замечание товарища Али Ята об упадке сельскохозяйственного производства после провозглашения независимости.
— Мы много раз пытались продемонстрировать крестьянам ближних деревень замечательное свойство фосфатов увеличивать урожайность, — продолжал Готье. — На глазах у крестьян мы удобряли фосфатами одно из их полей и собирали с него тройной урожай. Что же говорили крестьяне? «На этом поле благословение аллаха!» Влияние имамов сильнее науки.
Нет, не высокомерие колонизатора привело мосье Готье к такому выводу. Он был искренне озабочен тем, что могучие силы науки не могут еще победить суеверие и тупость крестьян. Рискуя обидеть француза Готье, я, однако, заметил:
— А разве в отсталости или, если хотите, глупости марокканского крестьянина нет вины французской администрации протектората?
Мосье Готье не обиделся:
— Ну, допустим… Правда, во времена протектората здесь строились дамбы, дороги, железнодорожные линии, города, но статистика народного просвещения позорна, этого нельзя отрицать. Однако не поймите меня, пожалуйста, ложно. То, о чем я вам рассказывал, происходило уже после того, как Марокко получило независимость, и инициатива принадлежала правительству. Оно спасовало перед собственными имамами.
Инженер Готье резко повернулся и перешел на другую сторону дороги. Он указал на терриконы, на далекие трубы фосфатного завода:
— Там сокровища, способные удесятерить урожаи. Но вот что говорит статистика: с 1956 года, года провозглашения независимости, использование отечественных фосфатов в стране снизилось с двух до двух десятых процента — в десять раз! И обратите внимание на цифры, говорящие о непрерывном снижении урожайности в сельском хозяйстве Марокко.
Нет пророка в своем отечестве! Эти слова невольно пришли нам на ум, хотя мосье Готье и не марокканец. Инженер был озабочен тем, что результаты его трудов не использовались в стране, где он работал. И это говорило в пользу мосье Готье!