Период полураспада

– Мы оставили сына с жизнью, вывернутой наизнанку, и летим в страну, вывернутую наизнанку. Но у нас есть девять часов недосягаемости. Тут нас не достанут, и ничего не случится, мы летим. Давай наслаждаться этим. Пить шампанское и радоваться…

Половина от остатка

Через неделю после возвращения Коли с женой в Москву отправили в отставку правительство, назначив исполняющим обязанности премьера снова Виктора Степановича Черномырдина. Они вздыхали, что через Думу Черномырдин не пройдет, а им самим он чем-то импонировал. Не только имя, но и характер, как у Лениного отца, те же прямота и хитринка одновременно, та же сила, упрямство, умение принимать решения. Даже шутки похожи. Взять хотя бы: «курс у нас один – правильный!»

Премьером стал Примаков, человек вполне понятный: мидак, гэбэшник, профи-интриган. В экономике ничего не понимает, демократия для него – просто слово, которое принято употреблять для обозначения… Уж точно не для обозначения разумного устройства общества. Может, вражеской идеологии?

Страна доказывала свою несовместимость с демократией и с разумным устройством, регионы рвали ее на куски, а Ельцин стал трагикомичен.

Внезапно позвонил Юра сообщить, что хотя в августе прием во все колледжи в Америке уже закончился, он сумел найти один, и его приняли. Слова «сумел найти колледж» в устах сына, не озабоченного сколь-либо разумным устройстве своей жизни, не оставляли сомнений в том, что мамаша Эрин хорошо услышала Лену. Западновирджинская семейка пристроила его в заштатный художественный колледж имени Фомы Аквинского в Рокланде, кошмарном пригороде Нью-Йорка. Зато недалеко от колледжа Pratt, одной из самых достойных художественных школ Манхэттена, где училась Эрин.

Мать страшилась спугнуть ноту понимания, прозвучавшую при их прощания у трубы самолета, но считала, что в отношениях сына с жизнью не должно быть неопределенности. Не с матерью, а именно с жизнью.

– Юра, я конечно же буду оплачивать, как и раньше, твой колледж. Кроме этого, буду давать пятьсот долларов на жилье, потому что мой сын не может жить в помойке. За тысячу вы легко снимете что-то пристойное. Но это все, и прошу понять, что это не наказание. Я думала, ты станешь инвестиционным банкиром, а ты решил стать художником. Это другая сфера, другая жизнь, все другое… Художник, которому мать оплачивает образ жизни инвестиционного банкира, это ненормально. Крыша съедет, картина мира исказится. Понимаешь, что я пытаюсь сказать?

На это сын только буркал, что мать вольна сама распоряжаться своими деньгами. Лена не могла понять, что у него на душе.

Сын не хотел причинять матери боль и не хотел откровений с ней. Ему были в тягость звонки матери и бабушки, потому что они обе лезли в его душу, а у него в душе был кавардак. Он не слишком сильно горевал, что его запихнули в колледж St. Thomas Aqninas College. После Saint Albans School учиться можно было, не напрягаясь, поэтому три дня в неделю он стал работать в велосипедном отделе спортивного магазина по соседству с колледжем, в богом забытом местечке West Nyaсk. Они с Эрин сняли квартирку на втором этаже покосившегося особнячка, правда, в достойном нью-йоркском предместье Terrytown.

Конечно, ему нравилась свобода, жизнь с Эрин, то, что не надо больше врать и прятаться, что он в Нью-Йорке, а не в сраном Монреале среди безликих канадцев. Но ребята в колледже Фомы Аквинского были не лучше, а подсобка спортивного магазина, где он прикручивал педали велосипедов, не могла ему нравиться, несмотря на декларации о счастье работы на кухне для бездомных. Не нравилось ему и знакомство с настоящим безденежьем, не нравилось питаться спагетти и замороженной курицей, покупать в день по два банана. Не нравилось думать о том, что будет, когда купленные мамой шмотки износятся. Не нравилась, что и сама новая жизнь, в которую он с таким трудом вырвался, оказалась скучной и убогой.

Юра говорил себе, что это временно, но не знал, что он должен сделать, чтобы в жизнь пришли краски. Прежнюю жизнь в семье он по-прежнему считал отвратительной, а контуры новой не хотели проступать. Признаться в этих мыслях матери было невозможным, прервать отношения с ней, бабушкой и папой – тоже.

Тем временем Россия погружалась в депрессию, люди, обнищавшие в очередной раз, – тоже. Казалось, тоска разлита в воздухе, темном, нечистом и гнетущем. Безрадостная, тяжкая осень девяносто восьмого года. Теперь уже мир Лены, принцессы четвертого поколения, раскололся на «до» и «после», но она еще не поняла, что так было и будет всегда. Она думала об искалеченной судьбе сына, о своей вине перед ним и мамой, которую она снова предала.

Лена приехала в Америку на Рождество. Проведя неделю в «доме на опушке», они с Наталией Семеновной и Колей отправились встречать Новый год в Нью-Йорк. Забросили вещи в отель на Манхэттене, доехали до Terrytown, захватили Эрин и покатили к Юре на работу.