Период полураспада

Юра и Эрин улетели в Канкун наутро после свадьбы. У Лены оставалась еще неделя отпуска, они с мужем собрались покататься на лыжах. О серьезных курортах речь не шла, потому что денег действительно не было, Коля снял квартирку, причем именно в Западной Виржинии, где цены были никакие, потому что горы были никакие. Так, размяться и над техникой поработать. Мама, которая всю жизнь во все отпуска непременно ездила с Колей и Леной – в Париж, в Лондон, в Баварию, во все поездки на море, – на этот раз отказалась ехать наотрез. На Гулины уговоры не поддавалась, повторяя, что теперь она точно никому не нужна. В позапрошлом году ее не взяли в Амстердам и в Бельгию, о которых она мечтала всю жизнь, а теперь зовут в какую-то дыру. Они будет кататься на лыжах, а она что будет делать? В паршивом номере сидеть?

Мама была раздражена и казалась очень уставшей от свадьбы, от хлопот с фильмом, кстати, получившимся замечательным. Отчаявшись увезти ее подышать горным воздухом, Лена с Колей уехали одни. Вернувшись, Лена увидела, что мама совсем скисла. В доме было почему-то страшно холодно, мама, закутавшись в пледы и шали, все больше лежала в постели, не зажигая света в зимние сумерки, спускавшиеся уже в обед. Лицо было серым, то ли от холода, то ли от одиночества в пустом доме, то ли от дум об ушедшем от нее навсегда внуке, который не стал тем, кем должен был стать. Не стал, потому что она одна билась над устройством его жизни, ей никто не помогал, и главное, ей не помогала дочь.

Мама жаловалась на боль в боку, но к врачам идти отказывалась.

– Гуля, что они понимают, эти американские врачи? Мне жаль твоих денег.

– Мамуля, что ты говоришь! У тебя же страховка.

– Да, но двадцать процентов тебе придется доплачивать.

– Мама, о чем ты? Дорогая страховка пропадает, потому что ты пытаешься мне сэкономить двадцать процентов? Обещай мне, что как только я уеду, ты займешься собой и сделаешь все обследования.

– Вот приеду к весне в Москву, там и сделаю. У своих врачей, которым я верю, дешево и быстро.

– Прошу тебя, приезжай скорее.

– Да… Теперь меня тут ничего не держит.

В это же время Коля лишился работы: газету «Сегодня» закрыли. Не успела Лена вернуться в Москву, как в ее невзрачном банке его коллектив пошел на нее уже открытой войной, она видела, что снова теряет работу… Нерадостно закончился год, закончился век. Лена ждала только, чтобы поскорее приехала мама. Как обещала, на всю весну и лето. Мама приехала в начале апреля.

Конец эпохи

Наталия Семеновна не знала, что именно с ней, и почему так болит бок. Она знала только, что прощается с Америкой и едет в Москву умирать. На следующий день после приезда пошла к «своим врачам», те, сделав нехитрое обследование, которое давно можно было сделать и в Америке, поставили диагноз: запущенный рак почки.

– Гуля, я не хочу операции. Не хочу мучиться перед смертью. Сколько проживу, столько проживу. Прошу, не заставляй меня…

– Мам, так нельзя. Почка инкапсулирована. Вырежут, пока не поздно, и все. Не будет метастаз, понимаешь! И ты не умрешь, а поправишься. Давай, поедем еще на консультацию в Институт урологии. Потом на Каширку. Прошу тебя.

Алочка говорила неправду, что хочет умереть. Ей хотелось слышать, что она поправится, что она нужна дочери, внуку, что те не отпустят ее от себя. Скорее всего, именно мыслями о своей ненужности семье, дочери, которыми она изводила себя после отъезда дочери из Америки еще сильнее, чем раньше, она и лишила себя желания жить. Но это было в прошлом. Теперь она была готова бороться за каждый месяц жизни. Она нужна дочери: у той на работе снова одни проблемы, кто, как не мать, может ее выслушать, понять, согреть… У Юрки жизнь наперекосяк… Алочка снова чувствовала свою незаменимость.

Операция пришлась на майские праздники. Гуля проводила в больнице каждый день, возила привычные судки, термосы. После операции маме стало заметно лучше, ушли токсикоз, тошнота, она стала поправляться на глазах. Гуля ездила с ней на Каширку, они консультировались, нужно ли делать химеотерапию или облучение. Врачи заверяли их, что можно обойтись и без этого: рак почки редко дает метастазы. Без мамы же они качали головами и говорили, что, похоже, метастазы уже пошли по телу, если верить томограмме.

– Гуля, ты не должна скрывать от меня правду. Давай сразу договоримся. Я должна знать, сколько мне осталось жить, – Наталия Семеновна, как всегда, говорила твердо и безапелляционно. – Но я несравненно лучше себя чувствую. Ты, пожалуйста, достань мне еще акулий плавник, я буду его принимать, как велел врач. Хорошо, что мне не назначили химию. Как у тебя на работе?

– Да так, ни шатко ни валко. На следующей неделе еду в Белград на международную конференцию. Ты справишься без меня? Я всего на три дня…

– В Белград?

– Да, а что? – Лена взглянула на маму, та долго молчала, потом произнесла:

– Попробуй найти там Зорана. Зоран Младович. Постараюсь вспомнить его дату рождения…

– Как я его там найду? Максимум, что я могу сделать, это сходить в адресный стол. Если он до сих пор живет в Белграде…