Виктор отправился в МГУ, затем в Бауманский… Снимал в Москве угол, ночью, лежа на топчане, думал, когда не лежал, а разгружал вагоны, тоже думал… Думал, не написать ли письмо в ЦК, но не написал. Летом сорок седьмого, уже не думая, прочесывал все вузы подряд, а вдруг где-то возьмут, фронтовик все же… Его взяли в строительный институт – МИСИ, – на факультет «водоснабжение и канализация», где был недобор. Витька попытаться перевестись на ПГС, но дошел лишь до декана, который сказал, что и рад бы, но «какое промышленно-гражданское строительство, батенька, ведь фронтовик же, не мальчик зеленый, сами могли бы понять! Что ж вы меня, старика, конфузите!»
Виктор переехал в общежитие – тот же угол, зато бесплатно, времени на разгрузку вагонов стало меньше, по ночам он теперь чертил и корпел над сопроматом. Нельзя сказать, чтобы голодал, пшена и картошки с постным маслом хватало, а со стипендии они с ребятами варили себе настоящий обед: на первое суп из пельменей, на второе сами пельмени, да еще с горчицей. Мать писала письма: «Витенька, денег у нас с Леной нет, разве Лена когда половик продаст, а трудодни выдают больше зерном. Но деньги нам и ни к чему, разве на мыло и керосин, а так все свое, а ты в городе как же без денег…» Витька отвечал, что денег на еду хватает, а общежитие бесплатное.
Виктор выбирался в деревню на ноябрьские или майские, иногда на Новый год. Летом редко, самое время подзаработать. В деревне вспоминал, насколько голоден, отъедался дня два, а потом ел впрок до самого отъезда. В Москву вез корзину с картошкой, квашеной капустой, яйцами. Мечтал, что пойдет работать через пару лет, тогда и матери купит корову вместо той, что исчезла вслед за отцом.
– Витек, куда собрался? На танцы?
– На танцы, а что? Черчение сделал, конспекты написал, не в общаге же сидеть. А вы чего, скучать весь вечер будете? Пошли со мной!
– Да ладно, куда мы против тебя, – смеялись его товарищи, один из Рязани, другой из Пскова, оба коренастые и низкорослые. – Ты всех девчат от нас отвадишь.
– Первый парень на деревне… Пошли, чего вы! Юр, глянь, я чуб не слишком набриолинил?
– В самый раз. А когда это ты себе штаны такие успел купить, фон-барон?
– Вагоны по ночам поразгружай, такие же купишь.
Из зеркала на Виктора смотрел высокий, широкоплечий блондин. Не есенинского типа, скорее шпиона в штатском, как шутили ребята в общаге. Блекло-голубые глаза, лукаво спрятанный хитрый прищур и еще глубже спрятанная, но тем сильнее убеждающая других, уверенность в себе. Танцевать он толком не умел, но это его не смущало. Все танцы танцевал одинаково и даже названий их не знал, много новых танцев развелось после войны: и фокстрот, и тустеп, и даже странная ча-ча-ча. Не смущался даже вальса, который танцевал, переступая с ноги на ногу и временами подпрыгивая. А чего смущаться-то? Раз девчата танцевать с ним не отказывались, значит, порядок в танковых войсках.
В тот вечер он, как обычно, танцевал со всеми девчатами подряд. Одна из них пришла на танцы со старшей сестрой, Лидой. После танцев поехали к сестрам домой, те жили с родителями в двух смежных комнатах в коммуналке где-то за Павелецким. Родители отдыхали в санатории, и грех было не этим не воспользоваться. По дороге прихватили выпивку, и танцы – под патефон – продолжились в заставленной, проходной родительской комнате. Сестры жили в соседней.
– Вить, ты не похож на деревенского, – Лида присела на валик дивана рядом.
– А то ты деревенских видела. И чем я не похож?
– Не знаю… Не похож.
– Ты где учишься?
– Я работаю. На ЗИЛе, инженером в матснабе.
– Без высшего?
– Ага. Некогда было, война, потом родителям помогать надо было сестру поднимать. Она пусть и учится, а мне и так неплохо.
– Ты не похожа на снабженца. Интересная ты девушка. Тебя в кино не звали?
– В кино… – заливисто рассмеялась Лида. – Для снабженца внешний вид – первое дело, по секрету тебе скажу.
– Понятно, – усмехнулся Виктор. – Такую женщину послать фонды выбивать – кто же откажет.
– Не откажет, думаешь? Никто?
– Потанцуем?
– Пошли…