Период полураспада

Месяца три Виктор встречал Лиду у проходной ЗИЛа, провожал домой. Когда разживался деньгами, водил в кафе или в Парк культуры имени Горького. Романтики прогулок по ночной Москве и встречи рассвета на Ленинских горах он не чурался, но и не упускал возможность привести Лиду в общагу, когда соседи по комнате соглашались посидеть в библиотеке до закрытия. Ходил пить чай к родителям сестер, уединяясь после чая с Лидой в запроходной комнате. Лида расспрашивала Виктора про село Малышево, тот рассказывал… Он знал, что у них с Лидой «все серьезно», еще год в институте, а там… женитьба? Нет, сначала с работой надо определиться. Но звать Лиду с собой в деревню, знакомить с матерью, тетей Леной и Нинкой? Не лежала у него к этому душа, не время. Жаркие вечера в запроходной комнате, Лидино тело, тоже жаркое, податливое… Жить, конечно, можно и с родителями, а сестре выбить место в общаге. Ну москвичка, и что? Он уже председатель профкома курса, что он, не решит такой вопрос? А если распределение выбьет приличное, то они с Лидой могут и комнату снять.

В пятьдесят втором Виктор окончил институт. Распределили его в Государственный институт редких металлов и золота, проектировать водоснабжение и канализацию для металлургических заводов. Снял комнату, куда перебралась и Лида. Они не строили планы общей жизни, а просто жили ею. Но что-то мешало Виктору взять Лиду за руку и потащить в ЗАГС. Он засиживался на работе по ночам, радуясь, что разрешили сдельщину, аккордные работы, – из безденежья он все еще не выбрался, – и ругая себя, что так скупо помогает матери. Наслаждался компанией новых друзей, самым модным развлечением для которых был спорт.

После работы играли в волейбол во дворе института, зимой ходили на каток в Парк Горького, по выходным ездили за город кататься на лыжах. Виктор везде был первым, ловчее всех разводил в зимнем лесу костры, чтобы согреть чай и просушить девчонкам варежки. Иногда он брал с собой и Лиду, но и это девчат с работы не смущало, своим вниманием они его не обделяли. Особенно на катке, куда он являлся один, потому что Лида не умела стоять на коньках. Да и на лыжах она ходила без той охотки, что позволяла пройти любимый в компании маршрут – двадцать пять километров от Опалихи до Сходни – с шутками-прибаутками.

Весной лыжи и катки закончились, Виктор стал проводить больше времени с Лидой. Та ревновала его, конечно, к новым друзьям, теперь уже она все чаще приходила к проходной института – сколько же можно играть в этот чертов волейбол, почти ночь на дворе? Но весна есть весна… Пора надежд. Виктор твердо пообещал, что в последний раз едет в деревню к матери один. Он подготовит мать, тетю Лену и Нинку, которая уже успела выскочить замуж, к тому, что скоро пригласит их всех в Москву на свадьбу, может, даже уже следующей весной. Или следующим летом… А осенью, на ноябрьские, они в деревню поедут вместе, это он твердо обещает…

Весна – пора надежд

Катя не могла дождаться, когда же их поезд наконец доедет до Москвы. Она снова увидит зеркальный вестибюль, свою комнату, пузатый буфет. Милка писала, что они с Мишкой вернутся из Тамбова сразу после Нового года, должно быть, они уже дома. Вернулись ли Моравовы?

Весенняя Москва сорок четвертого года, представлявшаяся Кате в Новосибирске той, довоенной, солнечно-праздничной, встретила их апрельской хмарью, разрушенными в бомбежку домами, пустынным Садовым кольцом. Их семью на Ярославском вокзале встречал грузовик, который Соломон организовал на «Мосфильме»: такси в городе не ходили. Зеркальный вестибюль война не тронула, только зеркала потускнели. Даже лифт работал, правда, из него исчезли зеркало и скамья с красным бархатом. Нетронутой оказалась и комната Дарьи Соломоновны, а вот в их с Соломоном угловой комнате поселилась женщина из Воронежа, и это было самое неприятное.

Соломон только разводил руками. Да, надо что-то делать, но у него нет связей, чтобы выселить женщину, а милиция бездействует. Он приходил с работы все позже, устранившись от решения комнатного вопроса, а Дарья Соломоновна, приютившая Катину семью в собственной комнате, лишь возмущалась на кухне тем, что никто не может выселить из их законной комнаты самозванку без документов и ордеров. Катя и Милка, которая вернулась действительно месяцем раньше, вели переговоры с женщиной и какими-то ее родственниками, внезапно полезшими изо всех щелей, бегали в милицию, в домоуправление, но больше тревожились не за комнату, а о том, как доберутся из Новосибирска Маруся с Иркой. Соломон отказался заниматься их переездом: не может он на фабрике выбивать еще две плацкарты, пусть сами как-то решают вопрос с ансамблем железнодорожников.