Первые перелеты через Ледовитый океан

— Она серьезный, умный человек и, видимо, поняла, в чем тут дело.— Алексей Николаевич успокаивал Чкалова.

— И все видели, как ты, Валерий Павлович, заметив замешательство Марлен Дитрих, подошел к ней и так мило преподнес подаренные розы. Великолепный жест! — поглядывая сквозь очки, сказал Михаил Ефимович Кольцов.

— Об этом уже разнесли на весь Париж вчерашние вечерки,— добавил Толстой.

Валерий поинтересовался тем, как идет конгресс, делегатами которого были Алексей Толстой, Всеволод Вишневский, Михаил Кольцов.

— Что говорить, конгресс собрался в грозную пору.— Всеволод Вишневский был разгорячен.— Опасность войны надвигается все больше. Писатели мира в предвидении этих страшных событий считают конгресс лишь предварительной мобилизационной подготовкой. Мы видели лик новой войны в Испании. Надо нам готовиться к тому, чтобы выдержать испытания еще более глубокие и серьезные, проверять и тренировать себя для борьбы на больших пространствах. Судьба может сделать так, что всем нам придется вновь встретиться на фронтах...

Чкалов напряженно всматривался в лица гостей, вслушивался в их слова.

Михаил Кольцов, посмотрев на часы, сказал спутникам:

— Может быть, на сегодня довольно? И у них, и у нас предстоит много дел, расписанных и обязательных. Чкалов встревожился:

— Миша, погоди. Ты же вчера на вокзале обещал мне...

— Насчет громовской статьи? Слово держу.— И он тут же достал из папки небольшую стопку бумаг.— Статья, Валерий Павлович, большая...

— А меня интересует описание участка Сан-Францнеко — Сан-Джасинте,— уточнил Чкалов. 

Кольцов полистал бумаги и сказал:

— Кажется, нашел... Начну вот с этого... «...Наступила первая настоящая ночь в этом полете. Она началась между Сиэтлем и Сан-Франциско. Сквозь разрывы облаков мы видели берег. Под нами горели огни маяков запасных аэродромов, городков и селений. Мы летели при ясном небе. Справа был Тихий океан, закрытый облаками, снизу — земля. С высоты 3000 метров можно было различить впереди цепочку маяков. Дул встречный ветер, и томительно долго не появлялся Сан-Франциско.

Мы были сильно утомлены. Бензиновый счетчик давал весьма ободряющие показатели. Приблизившись к Сан-Франциско, мы видели, что можем лететь дальше, и запросили о готовности других аэродромов принять нас. В ответ получили неутешительные вести о том, что аэродромы Лос-Анджелес и Сан-Диего будут утром закрыты туманом. Нам сообщили сведения о других аэродромах, которые на карте сразу обнаружить было трудно.

Однако бензина оставалось еще на несколько часов полета, и мы дали радиограмму: «Прошли Сан-Франциско, идем дальше». Юмашев и Данилин спрашивали меня, не следует ли дать правительству радиограмму о том, что мировой рекорд дальности уже побит, но я твердо решил, что, пока задача не будет доведена до конца, не сообщать никому и не радоваться раньше времени.

Была поздняя ночь, когда мы находились между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом. Маяки, показывавшие нам путь, повернули влево. Мы продолжали лететь прямо. Начал брезжить рассвет, когда мы пересекли невысокие в этом месте Кордильеры и на рассвете прошли над Сан-Джасинто. Лос-Анджелес остался справа и позади. Мы продолжали полет на Сан-Диего.

Нам не повезло. Мексиканская граница оказалась слишком близкой...»

Чкалов вдруг громко рассмеялся:

— Ну и «Мих. Мих.»! Вот молодчина! Будь другом, читай дальше...

Кольцов прочитал: