Первый чекист

— Сообщил, — кивнул Прокофьев.

Получив первое сообщение из Одессы от Прокофьева, Дзержинский очень обрадовался. Но вот прошло уже немало времени, а от Прокофьева больше не было вестей. Дзержинский связался с Одесской губчека, узнал, что Прокофьев добросовестно проводит все время в порту, но безрезультатно, и понял, что Прокофьеву надо помочь. Вывоз ценных скрипок не прекратился — ясно. Просто раньше это удавалось легко — не имея никаких указаний, не зная ценности инструментов, наконец, не умея отличить редкую скрипку от обыкновенной, таможенники не обращали на них особого внимания, тем более что у владельцев скрипок всегда имелись документы — конечно, поддельные. И вот распространился слух о том, что скрипки уже так просто не вывезешь. Значит, нашли какой-то способ прятать их. Но скрипка не иголка, ее не спрячешь в подкладку. Скрипку провозят открыто, но так, чтоб она не обращала на себя внимания…

И Дзержинский снова связывается с Одессой. А потом Яша Лукницкий несколько дней ходит по улицам, встречается со знакомыми, слушает музыку в городском саду на Дерибасовской…

В Москве снег еще только начал превращаться в веселые говорливые ручейки, а одесситы уже ходили без пальто и даже начинали подумывать о купанье — весна в этом году была ранняя.

В один из таких весенних дней к классному вагону, стоящему у платформы, подошел взвод красноармейцев. Железнодорожники с любопытством поглядывали на этот вагон — прошел слух, что его выделили по распоряжению самого Ленина. Всех интересовало, кто же поедет в нем. Железнодорожники видели, что в вагон внесли вещи. Собственно, даже не вещи, а какие-то футляры, похожие на футляры скрипок. И это тоже было удивительно. Конечно, скрипки — инструмент уважаемый. Но чтоб для них специальный вагон — этого одесситы не ожидали. И все-таки это было именно так. В вагоне, выделенном по специальному распоряжению Ленина, ехали скрипки, редчайшие музыкальные инструменты, ставшие теперь достоянием народа.

Теперь тысячи людей будут приходить в музей редких музыкальных инструментов, единственный в мире музей, созданный по предложению и при самом горячем участии Феликса Эдмундовича Дзержинского, чтоб посмотреть на скрипки Страдивари.

А 22 апреля 1920 года четыре знаменитых скрипача вышли на сцену зала Московского Совета. Они очень волновались — в руках у каждого было бесценное сокровище — скрипка Страдивари. Но не только поэтому волновались скрипачи — сегодня их слушал Владимир Ильич Ленин, смущенный и взволнованный торжеством, устроенным в честь его пятидесятилетия.

И поэтому с особым подъемом играли музыканты и особенно хорошо звучали старинные скрипки, спасенные чекистами.

ВСЯ ПОЛЬСКАЯ БУРЖУАЗНАЯ ПРЕССА ВЕЛА ПРОТИВ ДЗЕРЖИНСКОГО САМУЮ ГНУСНУЮ АГИТАЦИЮ, НАЗЫВАЯ ЕГО ПАЛАЧОМ, КРОВОПИЙЦЕЙ… ОН ЭТО ЗНАЛ, НО ЭТО АБСОЛЮТНО НИ В ЧЕМ НЕ ОТРАЖАЛОСЬ НА ЕГО РАБОТЕ. НО СТОИЛО ЧЕЛОВЕКУ, ДАЖЕ ВРАЖДЕБНО НАСТРОЕННОМУ ПО ОТНОШЕНИЮ К ДЗЕРЖИНСКОМУ, ВСТРЕТИТЬСЯ С НИМ. ЧТОБ ОН УБЕДИЛСЯ В ТОМ, ЧТО НА ДЗЕРЖИНСКОГО ВОЗМУТИТЕЛЬНО КЛЕВЕЩУТ.

Ф. Кон

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Летом 1920 года ЦК направляет Дзержинского на Юго-Западный фронт.

В деревню, где расположился штаб фронта, Феликс Эдмундович приехал поздно ночью. Он никого не предупредил о своем приезде, и дежурный бросился к телефону звонить начальству.

— Подождите, — остановил его Дзержинский, — зачем, в чем дело?

— Надо же устроить вас на ночлег, Феликс Эдмундович, — ответил дежурный.

— Да, это не мешало бы, — усмехнулся Дзержинский, — но, может, как-нибудь мы сами решим этот вопрос? Тем более что завтра рано утром я еду дальше.

Деревня была совсем недавно занята нашими войсками, и дежурный по штабу не знал, куда определить Дзержинского.

— Есть тут поблизости один подходящий домик, — сказал неуверенно дежурный, — только…

— Так в чем же дело?

Дежурный замялся.

— Характер у хозяина уж больно вредный.

— Ну, это не самое главное, — засмеялся Дзержинский.

Хозяин домика оказался маленьким старичком, бывшим учителем в польской школе. В его домике до недавнего времени жили белогвардейские офицеры. Любопытный старичок прислушивался к разговорам своих постояльцев. В конце концов, наслушавшись офицеров, старик поверил, что красноармейцы и их командиры — бандиты, убивающие людей почем зря, и вот уже второй день не выходил на улицу, не открывал ставни.

Пришлось долго стучать, прежде чем он открыл дверь.

Даже не взглянув на Дзержинского, он ушел в свою комнату, и Феликс Эдмундович слышал, как он повернул ключ в двери.

Старая служанка учителя неслышно двигалась по комнате, готовя гостю постель, а Дзержинский начал рассматривать газеты, которые остались после бегства офицеров.