Первый чекист

В этот день Дзержинскому удалось, наконец, выбрать время, чтоб съездить домой пообедать, повидать жену, сына, которых не видел целыми неделями, а с Ясиком порой не мог поговорить месяцами — приезжал домой поздно, когда сын уже спал, уезжал рано, когда он еще не просыпался. Но сегодня он обязательно поговорит с сыном. Как редко выпадает им, горячо любящим друг друга, это счастье!

Если не считать короткого свидания в приюте, когда Ясику было всего восемь месяцев, Дзержинский не видел сына до 1918 года. Впервые он обнял Ясика, когда тому минуло семь лет. Теперь они живут вместе, но не часто удается встречаться им.

Феликс Эдмундович шел к машине и с улыбкой думал, сколько вопросов сегодня задаст ему Ясик, сколько интересного расскажет о своей жизни… Он уже взялся за ручку дверцы машины, когда кто-то тихо окликнул его по имени-отчеству. Оглянувшись, Дзержинский увидал беспризорника, стоящего недалеко от машины.

В те годы много бездомных ребят бродило по городам страны. Они голодали, одевались в лохмотья, ночевали в подвалах и ямах, в котлах, в которых днем варили асфальт.

По самым скромным подсчетам, беспризорных детей в стране было не меньше 5 миллионов. Дзержинский предложил направить на помощь детям ВЧК.

— Мы все больше переходим к мирному строительству, — сказал он наркому просвещения Анатолию Васильевичу Луначарскому, — я и думаю: отчего не использовать наш боевой аппарат для борьбы с такой бедой, как беспризорность?

Дзержинский не бросал слов на ветер. Скоро он стал во главе комиссии ВЦИК по оказанию помощи детям, лучших людей ВЧК направил он на борьбу с беспризорничеством. И с каждым днем становилось все меньше и меньше бездомных детей. Но еще немало их было на улицах Москвы да и других городов…

Беспризорный снова назвал Дзержинского по имени и отчеству.

Феликс Эдмундович внимательно посмотрел на мальчишку. Лицо его, хоть и было перепачкано асфальтом — парень, наверное, не одну ночь провел в котле, — показалось Дзержинскому знакомым.

— Подойди поближе.

Беспризорный подошел.

— Где я видел тебя? — спросил Дзержинский и тут же вспомнил хмурый октябрьский рассвет.

Феликс Эдмундович шел с Лубянки к себе домой, в Кремль, чтоб хоть несколько часов поспать после трудной утомительной ночи. В одном из переулков он увидал группу людей. Оказалось, что в подвале лежит больной тифом беспризорный. Накануне кто-то, видимо не зная об этом, замуровал кирпичом дверь, и мальчишку невозможно было извлечь из подвала.

Дзержинский немедленно вызвал взвод красноармейцев, которые разобрали заложенную дверь, и сам вынес из подвала беспризорного, метавшегося в бреду.

И вот этот мальчишка — снова в лохмотьях беспризорного — стоит перед ним.

Несколько секунд Дзержинский рассматривал беспризорного.

— У тебя ко мне дело? — спросил он.

— Да, Феликс Эдмундович, дело. После больницы попал я в Успенский детский приют. Народу туда приходит много, одни ребята сами приходят, других привозят. А потом многие убегают. Плохо там, Феликс Эдмундович! Голодно — страсть. А если и дают есть, то все испорченное. Рыба гнилая, масло горькое. А хлеба по неделям не видим…

Дзержинский вынул записную книжку и что-то быстро записал.

— И ты сбежал? — быстро спросил он, на секунду подняв голову.

— Не совсем… Я сбежал, только я — делегат…

— Как это так? — Дзержинский теперь уже внимательно посмотрел на мальчишку.

— Понимаете, ребята мне сказали: «Сбеги и иди к Дзержинскому. Во что бы то ни стало поговори с Феликсом Эдмундовичем!» — велели мне ребята. Только я, Феликс Эдмундович, не ради себя. Я проживу. Там, в приюте, совсем маленькие есть… Жалко их. Вот я и пришел к вам…

— А почему грязный? В котлах ночевал?

— Ночевал, — кивнул беспризорный, — неделю, а может, и побольше. Все вас караулил, да никак не мог подкараулить. Только подбегу, а вы или уйдете в дверь, или уже в машине едете…

— А что ж ко мне сразу не пришел?

— Куда? Туда? — парень удивленно посмотрел на вход в здание ВЧК.

— Ну конечно! Ты же делегат. И по очень важному делу. Ребята-то небось ответа ждут не дождутся!

— Ждут! — кивнул парень. — Ну, я сегодня же обратно!