Первый чекист

— Подожди-ка, — остановил его Дзержинский, — с Успенским приютом мы все уладим, будь спокоен. И ребят в обиду не дадим. А теперь слушай меня внимательно. Ты был делегатом своих товарищей, а теперь будь моим делегатом. Дело в том, что многие ребята не хотят идти в детдома. То ли напуганы они тем, что там голодно, как твои товарищи в Успенском приюте, то ли боятся чего другого. Так вот — прошу тебя — поезжай в Курск или Калугу, в Орел, Брянск, Смоленск — куда хочешь, беспризорные есть повсюду. И скажи им: Советская власть хочет ребятам добра. И хоть Советской власти сейчас очень трудно, она делает все, чтоб ребята не голодали, старается, чтоб они были одеты и обуты, чтоб они учились и стали людьми. Конечно, есть еще и немало безобразий вроде этого Успенского приюта. Но это не Советская власть. И мы это прекратим. Честное слово. Передай это всем, кого встретишь. Если хочешь, можешь от моего имени. Да, погоди-ка! — Дзержинский опять вынул записную книжку, вырвал листок и быстро написал на нем несколько слов. — Пойдешь по этому адресу, — сказал он, протягивая записку беспризорнику, — там тебя покормят перед дорогой и чуть-чуть хоть приведут в порядок… Помоют, что ли…

Проводив глазами мальчишку, Дзержинский посмотрел на часы, потом бросил взгляд на машину и, повернувшись, пошел обратно в здание ВЧК. Он подумал, что, может быть, завтра, может быть, послезавтра, может быть, через несколько дней он расскажет сыну, почему не пришел сегодня. И Ясик, конечно, поймет.

Дзержинский вошел в кабинет, сел за стол и вынул записную книжку. Открыв ее на странице, где было записано: «Успенский приют. Вобла, рыба — гнилые. Сливочное масло испорчено. Жалоб в центр не имеют права подавать, хлеба и продуктов меньше получают», — он еще раз быстро пробежал эти строки и протянул руку к телефону.

Месяца через два-три после встречи с «делегатом» Дзержинский приехал в Харьков. Тотчас же в вагон к нему были вызваны люди на совещание. Многие, узнав о приезде Дзержинского, сами пришли к нему в вагон. Весть о приезде Дзержинского быстро облетела Харьков. Но еще быстрее узнали об этом харьковские мальчишки, и десятки беспризорников окружили вагон. Несколько человек потребовали, чтобы их немедленно пропустили к Дзержинскому.

— У Феликса Эдмундовича сейчас будет совещание, — ответили ребятам.

Но ребята не уходили.

— Нам только спросить, — настаивали они.

Неожиданно дверь купе открылась, и на пороге появился Дзержинский.

— Ко мне? — спросил он, будто перед ним были не беспризорные, а вызванные им харьковские товарищи.

— К вам! — в один голос крикнули мальчишки.

— Тогда заходите.

Через полчаса, когда уже в коридоре и салоне вагона вызванные нетерпеливо поглядывали на закрытую дверь купе Дзержинского, она широко распахнулась и десяток чумазых, оборванных мальчишек важно вышли из купе.

Еще через минуту ватага беспризорных промчалась мимо окон вагона.

— Куда это они? — спросил кто-то из железнодорожников.

— Возможно, к новой жизни, — задумчиво ответил Дзержинский.

А ребята уже шли по улицам Харькова. И с каждой минутой их становилось все больше и больше. Вновь присоединившимся на ходу сообщали о разговоре, и те, в свою очередь, передавали другим, выскакивавшим из подворотен, переулков, боковых улочек.

Харьковские чекисты были поражены, увидев приближающуюся к зданию ЧК огромную толпу беспризорных. Впереди шли семь мальчишек, только что побывавших у Дзержинского. Они смело вошли в комендатуру.

— Откуда вас столько? — удивился дежурный.

— От Дзержинского, — гордо ответил один из мальчишек.

— И куда?

— Вообще к новой жизни, — ответили мальчишки, — а пока отправляйте в детские дома!

ПУСТЬ ВЫРАСТУТ СМЕЛЫМИ И СИЛЬНЫМИ ДУХОМ И ТЕЛОМ; ПУСТЬ НИКОГДА НЕ ТОРГУЮТ СВОЕЙ СОВЕСТЬЮ: ПУСТЬ БУДУТ СЧАСТЛИВЕЕ НАС И ДОЖДУТСЯ ТОРЖЕСТВА СВОБОДЫ, БРАТСТВА И ЛЮБВИ.

Ф. Дзержинский

КОММУНА

Никто не мог бы сказать, какой по счету была бессонная ночь — их были сотни, может, даже тысячи. В тюрьме и в подполье, в ссылке и на фронте, в кабинете председателя ВЧК и наркома путей сообщения проводил без сна долгие ночные часы Феликс Эдмундович. Он разговаривал с товарищами, писал, читал, учил и сам учился. Но эта бессонная ночь была не похожа на Другие.

На столе лежали папки. Дзержинский знакомился с делами, внимательно читал протоколы допросов, изучал документы. Однако мысли его все время возвращались к папке, лежащей чуть в стороне, — к делу о вооруженном ограблении. Но сейчас Феликса Эдмундовича интересовали не столько сами грабители, сколько их помощники.