Первый литературный конкурс по мотивам игры S.T.A.L.K.E.R.

Полковник Шейлз сломался. Он бездумно передвигал ноги, ступая вслед за мной, откинув прочь бдительность и осторожность. Мы шли уже минут десять после небольшого ужина вдвоем, на котором он так и не проронил ни слова, безучастно кивая на все мои вопросы. Взгляд его глаз, опущенных вниз, казался потерянным. Что повлияло на него? Страх, недоверие? Или, может быть, нежелание принимать происходящее таким, какое оно есть? Немудрено, ибо все его коллеги-спецназовцы погибли. Как мог он ожидать подобного исхода?

Я тоже с трудом верил во все это. И тоже был подавлен. Вот только я еще сохранял трезвость ума, в отличие от полковника. Иногда он что-то бессвязно бормотал, самому себе задавая вопросы и отвечая на них. Я надеялся, что краткий ужин вернет его к реальности, образумит… но нет.

Скоро на горизонте показалась станция. Мне было уже все равно. Я знал, что теперь Зона бессильна. После стольких жертв она не посмеет остановить нас. Да и не сумеет, пожалуй.

После ядерного взрыва станция уже не была таковой в полном смысле этого слова. Над землей возвышались лишь покореженные и почерневшие останки величественного сооружения. Выжженная на многие километры вокруг земля до сих пор пахла гарью и копотью. И радиация здесь, пожалуй, на порядки превышала норму. Радовало одно – мы пришли.

Самым удивительным и невозможным казалась практически полная нетронутость подземных строений станции. Взрыв, который должен был разнести все внутри, оставил на стенах лишь грязь и гарь, да еще часть стен рухнула. При этом множество коридоров осталось спокойно проходимыми. Зона, чтоб ее…

– Это ты виноват, ты предал, – неожиданно произнес полковник. Я обернулся и увидел, что его трясущиеся руки потянулись ко моему горлу в попытке обвить его скрюченными пальцами, а бегающий полоумный взгляд просто удручал. Я вырвался из неумелых объятий, перехватил его руки и свалил полковника на землю, прижав своим телом. Днем ранее за такой прием над Шейлзом я мог бы гордиться собой. Но сейчас это просто удручало.

– Уймись, Роджер, – попытался я отвлечь его. Страх слишком сильно сковал полковника. Он прекратил свои попытки. Я отпустил американца и поднялся на ноги.

– "Чах"… "чахлый"? – голос американца дрожал. – Прости. Я… думал, это он.

– Пора идти, полковник. И оставьте ваши нападки.

Остаток пути прошел без каких-либо приключений; мое доведенное до автоматизма подсознание услужливо вело нас обоих вперед. Мы достигли станции. А дальше… Коридоры, ответвления, завалы, лестницы, спуски и подъемы, пустынные шахты… Мы шли вперед и вперед. Я знал путь, который до безумия четко врезался в мою память. Каждый закуток и поворот до заветной комнаты был мне знаком. Здесь, в сердце Зоны, уже не действовали ее законы. И самым коротким был прямой путь, и он был единственным. О врагах можно было забыть – на станции твари отсутствовали напрочь. Я не знал, почему. Может быть, сама Зона боялась, что эти безмозглые твари чего-нибудь напортачат? Кто знает…

Полковник тащился следом за мной. Его взгляд постепенно обретал ясность, и американец мог теперь участвовать в разговоре. Но он был слишком подавлен, сломлен и разбит. Похоже, ему уже не выбраться из Зоны. Никогда.

Винтовая лестница с каменными, покрытыми сажей ступенями, темный коридор. Без хорошего фонаря на станции делать нечего. Впрочем, я, пожалуй, мог бы дойти до заветной двери и с закрытыми глазами. Спустя несколько минут мы, наконец, до нее добрались. Высокая металлическая плотно запертая дверь. Именно там, в большом помещении, скрытым за нею, я тогда единственный раз увидел призму. Потом уже была радуга и все прочие ужасы.

Мое сердце учащенно билось, дыхание стало резким. Возбуждение вкупе в предвкушением чего-то величественного распирало меня как бочку. Я обернулся к полковнику. Тот поймал мой взгляд и кивнул. Затаив дыхание, я постоял некоторое время в нерешительности, затем шумно выдохнул и распахнул дверь…

Часть 3: Восемнадцать минут.

Трудно было поверить в то, что помещение сохранилось в подобном виде с самого взрыва. Здесь не чувствовалось ни пепла, ни гари и копоти, стены были чистыми и ровными, даже мусора как в прочих комнатах и коридорах станции здесь не наблюдалось. Словно… словно кто-то заботился об этом немалом круглом зале метров двухсот в диаметре. Зона? Могла ли она заботиться? Ведь это же говорило об одном – Зона жива. Она охраняет и оберегает свою душу – радужную призму.