Внезапная догадка как будто бы ослепила меня, вспыхнув в голове. Этот приборчик в руках полковника… Американец мог управлять всем моим оснащением. Вот почему тогда, у валунов, когда я пошел помочиться, я не слышал голосов полковника и капитана в своем наушнике. А когда вернулся – уже слышал все. Шейлз "отключил" меня, уж не знаю зачем. Может быть, чтобы я не слышал начала спора? Да какая, в конце концов, разница? Они были все заодно, обвели меня вокруг пальца. Имело ли теперь значение, зачем? Все было подстроено, и я не мог, не имел возможности догадаться о заговоре… против кого? С какой целью?
– Значит, – начал я обреченно, но постарался, чтобы речь прозвучала максимально уверенно, – вы подстроили все это? Но зачем весь этот спектакль? Зачем эта глупая сцена с удушением? Эти псевдосмерти? Или вы не имеете желания объяснить мне все это?
– Отчего же, – бодро ответил полковник, снова глубоко затягиваясь и выпуская наружу струйку серого дыма. – С удовольствием. Только скажи, как ты думаешь, сколько раз ты приходил сюда?
Странный вопрос. В чем же подвох?
– Два, – прищурившись, сказал я правду.
– Ответ неверный. Правильный ответ – четыре. Да, да, ты уже в четвертый раз здесь, не удивляйся. Не веришь? – Я отрицательно мотнул головой. – Что ж, логично с твоей стороны. А знаешь, почему? – Шейлз снова затянулся. Похоже, парню нравилось строить из себя детектива. Эдакого Пуаро. Или Холмса. – Слышал что-нибудь об обработке памяти? Нет? Однако, испытал. Тебе вырезали часть памяти, как раз о двух из посещений станции. А еще об одном, которое ты помнишь, – заменили. Снова не веришь? – Американец вновь смачно затянулся. Меня уже начинала раздражать его манера говорить. И закурить хотелось, вообще-то. – Тогда проверь. Сам. Посмотри на призму. Давай, иди. Ну иди же!
Я неуверенно попятился в сторону сердца Зоны. Какой-то бред собачий. Заменили память, вырезали память. Чертовщина. И они хотя заставить меня поверить в эту чушь?
Старлеи и капитан замерли метрах в пяти от меня, не приближаясь более. Хрен с вами, ублюдки, мне все равно нечего вам противопоставить. Повернувшись к ним спиной, я уверенно направился к радужной призме, каждый миг ожидая внезапного нападения. Однако же мой путь прошел спокойно. Я посмотрел на призму. Манящая красота. Но… Ничего, что могло бы сойти в качестве доказательств слов полковника. Очередная глупая шутка, надо полагать?
– С другой стороны, – подсказал Шейлз. Я обошел постамент и… колени подогнулись, и я едва не рухнул на пол. Сразу под призмой, на краю постамента, лежал ее обруч, который я подарил моей ненаглядной Клаве за неделю до ее внезапной смерти, и который она так и не успела как следует поносить. А ведь я совершенно забыл о нем! И только сейчас, в этот миг, утраченная память вернулась. Выходит, эти ублюдки и правда вырезали часть моей жизни. Как иначе объяснить подобную забывчивость?
Казалось бы, можно было все это подстроить: выкрасть у меня этот браслет, принести его сюда… Но окончательно все сомнения развеяла надпись рядом с браслетом, сделанная моей рукой: "Любовь моя! Здесь ты наконец обретешь мир, которого не постигла в иной реальности".
Слезы ручьями потекли из глаз, я опустился на колени, аккуратно подобрав браслет. Это было жестоко. Обманутый и отвергнутый, я оказался заперт в оковы стертых из моей головы воспоминаний и лживых фактов, втиснутых в человеческий мозг. Они творили, что им вздумается, ломая жизни людей, не считаясь с ними. Они возомнили себя богами. Да кто они вообще такие? Как смеют они рушить все вокруг и создавать иллюзию, жалкое подобие истинного созидания? Черви! Нет им оправдания.
Я поднялся на ноги и вышел навстречу моим врагам. Еще многого я не помнил и не знал, но кое-что я все-таки понял. Я мечтал оживить свою ненаглядную, вдохнуть жизнь в ее умершее тело, вырвать ее из лап смерти. Вот для чего я шел сюда, вот почему в руках моих была эта призма. Я принес проклятье всему сталкерскому народу, лично водрузив на станции этот осколок смерти. Неужели я был обманут, верил, что смогу таким образом оживить Клаву? Ублюдки, они заставили меня явиться сюда, поставить это ужасное проклятье. И я верил, верил этому! Этот браслет, слова, написанные на каменном постаменте углем. Выходит, я только в последний момент понял, что ничего таким образом не добьюсь, что это напрасно. Но было уже слишком поздно. Я попытался что-то предпринять, "выключить" призму. Напрасно.
Но что же тогда полковник имел в виду под заменой памяти? Что было правдой и что – вымыслом? Возможно, я не пытался сломать призму. Кто знает? Точно можно сказать одно – сюда этот проклятый предмет принес я. Что-что, а уж свой почерк я узнал сразу.
– Когда? – задал я вопрос, сам не зная, какой же смысл я пытался вложить в это слово.
– О, это долгая история, – кивнул Шейлз. – По крайней мере теперь ты сам видишь, что я говорю правду.
– Зачем я вам? Что вы сделали? – выкрикнул я, обводя взглядом всех четверых. Тех, кого еще недавно я был готов причислять к верным боевым товарищам.