Первый шедевр

Жирный коп снимал отпечатки с ладоней Грегори. По лицу было видно, что он его узнал, но не подавал виду. Горло Грега сильно распухло, он едва стоял на ногах, когда его фотографировали в анфас и профиль. Как преступника. Никто даже не предложил ему умыться или даже бумажное полотенце. Зато изъяли грязную обувь и содержимое карманов – швейцарский нож и пустой флакончик, где были зубы мертвеца, который он совсем забыл выкинуть. Голова совсем не соображала, на все вопросы он отвечал односложно, едва вспомнил собственную дату рождения и был, если можно так сказать, счастлив, когда его наконец-то оставили одного в камере. Грег наконец-то умылся в раковине и прилег отдохнуть на шконку.

Он боялся засыпать, предвосхищая очередной кошмар. Все произошедшие с ним события безумным калейдоскопом кружили перед глазами, взрываясь яркими красными вспышками, тошнотворными образами и запахами, шелестом полиэтилена, шипением плоти, жаром вспенившихся костей, запахом чертового шотландского виски, сверкающим осколками хрусталя. От последнего образа его начало трясти и лихорадить.

– Слишком много за три дня. Слишком много для одного человека, – едва слышный шепот потонул в натужном кашле. Ночь под проливным дождем, в грязи в обнимку с холодным камнем дали свои результаты.

Сознание путалось, кожа, а в особенности, лицо и руки пульсировали, будто готова лопнуть, обнажив мышцы. Грег поднялся на ноги, оперся руками на светло-голубую плитку камеры. Усталость почему-то ушла и сменилась тихим ужасом, скребущим под детской кроваткой.

– Ты умираешь? – вопросил за спиной знакомый голос.

Грегори боялся обернуться. Боялся увидеть то, что осталось от Тима. Но голос того, такой раздражающий и саркастичный, звучал совершенно беззлобно, даже слегка подбадривающе. Неужели он сдохнет здесь, в камере, так ничего в этой жизни не добившись, всеми отвергнутый, кроме мертвеца, которого он растворил этой ночью?

– Все зависит от тебя, идиот. Ты так и будешь стоять с оттопыренной задницей или все же повернешься?

Грег зажмурил глаза и начала считать от ста до нуля: 100, 99, 98, 97…

– Этот Николас, конечно, полный мудак. Не удивлюсь, если в лучшие свои годы он работал вертухаем в концлагере, но ты тоже хорош, хе-хе: встретил его такой со стаканчиком виски, как ни в чем не бывало. Как будто не растворял всю ночь мой серый трупешник, хе-хе.

75, 74, 73,72…

– А ведь ты сто по сто думал, как тебе повезло, какой ты неуловимый, скрытый, прошаренный, да? Как ты ловко избавился от тела в туристической жемчужине этого гребаного графства. Без расчлененки, литров кровищи – всего лишь лупасил до утра лопатой хрупкие косточки, пока те не превратятся в кашу. Хе-хе-хе.

58, 57,56, 55, 54…

– И вот тебя отправляет в каталажку богатенький мудачило, издевается над тобой, пока громадина возюкает тебя мордой туда-сюда, как зассавшего ковер щенка. Ты есть щенок, но даже у щенка хватило бы яиц вцепиться зубами в его сраную ногу в крокодиловой туфле. А вот ты – беспомощная посредственность.

43, 42,41, 40, 39…

– Только представь, как старина Николас наткнется на твой так называемый шедевр. Недоразумение. Пожмет плечами и выставит возле уличного бака. Или сожжет в барбекю, как ты мои шмотки. И не останется от твоей картинки ни-хе-ра. Как и от тебя в скором времени.

25, 24, 23, 22, 21, 20…