Первый ученик

Вяхирев Серафим, верзила из того же восьмого класса, воровато схватил цветок, смял и сунул себе в карман. Веретенников увидел и грозно потребовал немедленно возвратить розу. Вяхирев не отдал. Тогда они пошли в раздевалку за вешалки и там подрались.

Дрались молча и долго.

Напрасно Лиля ждала своего кавалера. Кавалер уныло сидел на полу посреди раздевалки и мрачно рассматривал в зеркальце исцарапанный до крови нос. Предстать с таким носом перед Лилей было выше сил Веретенникова. Он встал, медленно надел шинель, злобно сунул ноги в калоши и поплелся домой, поклявшись отомстить обидчику. А на другой день и ему и Вяхиреву директор делал строгое внушение. Вот это и все, что было «приятного» за последний год. Во всех остальных случаях директор вызывал прямо для нахлобучки. Вот почему, узнав, что Мухомора требуют к его превосходительству, ребята спешили пожать ему руку, подбодряли и желали всяких благополучии. А Самоха сказал:

- Иди, Володька, авось как-нибудь жив останешься. Я и то живой вырвался. Помнишь? Мы еще тогда с тобой в первый раз встретились. Только совет тебе: меньше говори, больше молчи и немного дурачком прикидывайся. Это помогает. Иди, не робей.

- Да я и не робею, - сказал Мухомор, почесывая свой золотистый затылок. - Только понять не могу: за что? Может, наябедничал кто? Может, Амосов или Швабра?

Оправив пояс, куртку, отряхнув с себя мел, Мухомор откашлялся и пошел. Дверь в директорский кабинет открыл ему сам Попочка.

Войдя, Мухомор сделал два шага, шаркнул, сдвинул каблуки и замер перед письменным столом Аполлона Августовича. Тот продолжал рассматривать какую-то ведомость и даже не поднял глаз.

Мухомор ждал.

Директор по-прежнему делал вид, что не замечает вошедшего, сосредоточенно перелистывал бумаги и синим карандашом ставил на полях птички. Прошло минут пять, пока он наконец медленно поднял голову, откинулся на спинку кресла, отложил в сторону карандаш и произнес:

- А… Это ты…

- Я…

- Подойди ближе. Так. Еще шаг вперед. Что скажешь?

- Не знаю, - начал Мухомор. - Вы звали.

- Переводясь в нашу гимназию, ты обещал хорошо вести себя. Помнишь?

- Помню. Но я ведь ничего не сделал такого…

- Ты забываешь, где ты учишься, - строго сказал директор. - Вот что плохо. Где ты учишься?

- Здесь.

- Это не ответ. В каком учебном заведении ты учишься?

- В гимназии.

- Вот именно. У тебя на мундире сколько пуговиц? Девять? А на обшлаге сколько? Две? Что это значит?

- Девять и две? Одиннадцать.

- Замолчи. Всякую гадость ты знаешь, а этого не знаешь. Кто учредил гимназию?

- Нашу гимназию? Вы…

- Глупо. Не я, а императрица Екатерина Вторая. В слове «Екатерина» девять букв, потому и на мундире у тебя девять пуговиц. На обшлаге две пуговицы, это значит «Вторая». Екатерина Вторая. А что из этого следует?

Мухомор переступал с ноги на ногу, потрогал ухо, кашлянул и уставился на письменный стол, где в толстом сафьяновом переплете лежал кондуитный журнал.

- Гимназия, - продолжал директор, - это такое учебное заведение, откуда выходят порядочные люди, а не вольнодумцы и фантазеры. Кто это тебя научил сказать батюшке, что насаждение христианства среди диких племен Америки - плохое, нехорошее дело? Это тебе дома такие мысли внушают? Или, может быть, кто-нибудь из старшеклассников? А? Говори честно и откровенно. Не бойся.

«Поп наябедничал», - подумал Мухомор. Посмотрел на директора, на кондуит…

- Я жду ответа, - закуривая папиросу, сказал Аполлон Августович. - Говори.

- Я… - начал растерянно Мухомор. - Я… - И умолк.

- Ну-ну, продолжай.

- Я это сам… Никто меня не учил.

- А отец твой… Ну, как бы тебе сказать… Он читает какие-нибудь книги?

- Отец? Он редко бывает дома. Он больше на паровозе.

- Ну, а когда приезжает, он читает же что-нибудь? - Читает.

- Что же именно он читает?

- Не знаю.

- Как это не знаешь? Евангелие, например, он читает? В церковь ходит?

- В церковь? Ходит, - соврал Мухомор. И вдруг вспомнил все, что делается у них дома. Отец в церковь совсем не ходит, мать ходит редко, да и то, если пойдет, отец посмеивается. Его, Мухомора, отец тоже никогда в церковь не посылает. Привозит отец с собой какие-то книжки, часто дает их читать знакомым машинистам, кочегарам, рабочим из мастерских и всегда говорит при этом:

- На всякий случай, поаккуратнее, товарищи, чтобы не всякий видел, потому как эти книжки… такие книжки, что и в Сибирь с ними угодить недолго. Читай, другому давай, а глазами туда-сюда поглядывай, посматривай, чтобы, неровен час, какой шпик не разнюхал.

Ему, Мухомору, тоже наказывал:

- Обыск у нас был, помнишь? То-то, брат, держи ушки на макушке, да по ошибке вместо арифметики мою книжку в гимназию не затащи, а то будет Тебе арифметика.

И еще вспомнил Мухомор, что про царя отец всегда говорил сердито и непочтительно. И про хозяев на железной дороге, и про полицию.

Все это молнией пронеслось в его голове, и стало понятно, что и зачем хочет выведать у него директор.

- Отец в церковь ходит часто, и мать ходит часто, - твердо сказал он и тут же прикрасил, будто на крещение мать святой водой все комнаты окропила.