Первый ученик

А Мухомор тем временем закончил свою работу, промакнул написанное, закрыл тетрадь и понес на кафедру. Увидя, что его опередили, Амосов очень заволновался. У него даже пот выступил на висках. Не успел Мухомор дойти до кафедры, как Амосов сорвался с места и тоже бросился сдавать тетрадь. Однако Мухомор все же сдал первым. Подойдя к кафедре, Амосов воровато сунул свою тетрадь под тетрадь Мухомора и на цыпочках пошел к своей парте.

Самоха заметил.

- Ах ты, мимоза! - не мог он скрыть негодования. - Ах ты, язва!

Математик к Самохину:

- Что с вами? Что вы егозите? Что вы мешаете всему классу работать? Опять стали лодырем? Эх, Самохин!…

- Вы ничего не видите, Адриан Адрианович, а я вижу, - сказал Самоха. - Это же прямо нахальство. Это…

И, недолго думая, он направился к кафедре. Не обращая внимания на учителя, вытащил из-под Мухоморовой тетради тетрадь Амосова и положил ее сверху.

- Не смей! - крикнул Амосов.

- Жулик! - громко ответил Самохин. - Жила! Шаромыжник!

- Да в чем дело? - вскочил Адриан Адрианович. - Что за безобразие? Что это за хождение по классу? Самохин, я кому говорю?

- Мне. А все-таки я жульничать не позволю. Мухомор первым сдал работу, а Амоська ее второй подложил. Что за свинство?

- Дело не в том, кто первый сдал свою тетрадь, а дело в том, кто правильно решил задачу, - сказал математик. - Не волнуйтесь, пожалуйста.

- Я правильно решил, - вскочил Амосов, - правильно.

Адриан Адрианович развернул его тетрадь, посмотрел, покачал головой.

- Что? - испугался Амосов. Голос его дрожал: - Что?

- Неправильно, - сказал математик. - Никуда не годится. Вы не умеете думать, вы только зубрить умеете.

Амосов не мог вымолвить слова. Наконец произнес тихо:

- Как же это так?…

- А очень просто. Я не ставлю хороших отметок за ласковые глаза и за… - Адриан Адрианович хотел добавить: «И за то, что ваш папенька прокурор», но сдержал себя и только сердито отвернулся от Амосова.

- А у Мухомора правильно? - осторожно спросил Самохин. Он очень боялся, чтобы и у Мухомора не было ошибок. Однако у Мухомора все оказалось в порядке. Это окончательно убило Амосова. На его глазах появились слезы.

Мухомор не выдержал, сказал брезгливо:

- Чего ревешь? Если получу пятерку, могу тебе ее подарить! Нюня!

- Я тебе подарю! Я тебе подарю! Честное слово, бить буду, - крикнул Самохин.

- Замолчите! - вышел из себя математик. - Вы другим мешаете.

- На каторгу пойду! В Сахалин поеду! Живьем с меня кожу сдерите, а Амосову я этакие штучки не позволю, - не унимался Самохин. - Что это, в самом деле? Почему другим ничего нельзя, а ему все можно? Вот мы к вам, Адриан Адрианович, все хорошо относимся, вы нас не мучаете, как Афиноген Егорович и другие, мы вас даже, можно сказать, любим, а почему вы Амосову как следует нос не натянете?

- Верно, - поддакнул Коряга.

И другие поддержали жаркую речь Самохина.

Адриан Адрианович слушал внимательно.

- Да… - сказал он. - Горячий вы человек, Самохин… Да…

Адриан Адрианович сел за кафедру и стал молча принимать тетради. Он тут же просматривал их и ставил отметки. Мухомору вывел пять, Амосову двойку.

Самоха возликовал. Мигом вырвал клочок из тетради и вторично послал закадычным друзьям записки.

Написал:

«Коряга! С победой! Еще немного - и Амоська слетит с первого места. Ура!!!

Самоха».

«Медведь! Ликуй! Ходи колесом. Утерли Амосъке нос. Мухомор будет первым учеником. Целую тебя в сахарные уста. Жму твою ручку, а на перемене дам взбучку. Буду бить от большой любви. Кви-кви-кви. Делишки идут неплохо.

По гроб жизни - Иван Самоха».

А после звонка Адриан Адрианович еще раз сказал Амосову:

- Ваше поведение… Впрочем, это в порядке вещей…

И к Самохину:

- А вы, Самохин, лодырь. Учиться надо, а не в бирюльки играть. Сколько я с вами возился, а толку нет. Способный вы человек, а… - Он не договорил. Он вспомнил свой разговор с Аполлоном Августовичем и подумал: «Сколько молодых талантов загубила наша казенная гимназия!»

И, злой на всех и на себя, вышел из класса.

НА ГОРБАТОЙ УЛИЧКЕ

Воскресенье.

Отстояв обедню, гимназисты высыпали на улицу.

День был ясный. Редкие облачка осторожно обходили солнце, точно боясь обжечься, а оно задорно брызгало чудесным светом, вспыхивая на медных бляхах и гербах гимназистов.

Никому не хотелось домой. Кто побрел в городской сад, где уже кудрявилась зелень, кто к реке посмотреть ялики, пароходы, кто остался прогуливаться по главной улице.

Самохин шел один. От свечного нагара, от ладана чуть-чуть болела голова, в ушах назойливо звучали приторные напевы.

Распахнув шинель, радуясь чистому воздуху, Самохин ускорил шаги. Хотелось скорее свернуть в тихую уличку, забыть блеск икон и свечей и идти, идти, не оглядываясь.

Обогнув сквер, больницу, полицейский участок, он вышел на широкую и немощеную площадь.

Остановился.

За большим облупившимся домом подымался высокий корпус табачной фабрики. У ворот толпились мальчишки. Один из них, в ситцевой рубахе и непомерно больших сапогах, крикнул Самохину:

- Эй, гимназия! Иди сюда. Иди, по морде смажу и по спине приглажу.