Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Революция, как полагает историк А. В. Бирюков, возможно, принесла некоторое облегчение в материальной жизни Петра Алексеевича. Поскольку его коснулась амнистия октября 1905 года, опека государства над имением Петровское была снята. «И он, очевидно, – пишет Бирюков, – стал получать какие-то доходы с имения»[1471]. Впрочем, точных сведений на сей счет нет, хотя известно, что кое-какие вопросы, связанные с имением, он обсуждал в письмах с родственниками и их поверенными в делах. Петру Алексеевичу это имение было совершенно не нужно, и он собирался продать его крестьянам. Но против были совладельцы – семья брата[1472]

. И уж тем более они возражали бы против безвозмездной передачи земли крестьянам. С ними и их поверенными Петр Алексеевич вел полемику в переписке. Племянник Николай желал самостоятельно вести хозяйство и планировал заложить под кредит в Дворянском банке земли, находившиеся в крестьянской аренде. Петру Алексеевичу такая мысль претила, но помешать совладельцам имения он был не в состоянии: «Относительно крестьян, это абсолютная несправедливость; а по отношению к нам – то чистейший самообман, который кончится полнейшим разорением и продажей заложенного и перезаложенного имения с молотка, за бесценок»[1473].

Зато, оставаясь вне пределов Российской империи, ему удалось стать настоящим «гуру» молодого российского анархизма. Этому способствовало широкое распространение его статей и брошюр, опубликованных как за рубежом, так и в самой России. К тому же Кропоткин мог использовать весь свой огромный авторитет в общественных, научных и политических кругах Британии и других стран Европы для того, чтобы обличать террористическую и репрессивную политику самодержавия и организовывать кампании поддержки и солидарности с ее жертвами.

Характерно, что даже ярые политические противники анархистов, такие как, скажем, бельгийские социалисты Эмиль Вандервельде (1866–1938) и Камиль Гюисманс (1871–1968) или немецкий социал-демократ Альберт Зюдекум (1871–1944), выражали теперь ему, «дедушке русской революции», свое подчеркнутое уважение. Впрочем, иронизировал Петр Алексеевич в письме к Гильому от 21 октября 1906 года, их «план действий по отношению ко мне был – всегда стараться меня выделять из анархистов, говоря: "Кропоткин еще куда ни шло! но не остальная же компания!" – и это после того, как они меня костили на все корки! Каждый раз, как я что-нибудь напишу, что привлечет общественное внимание, повторяется то же самое…»[1474]

* * *

Хроническая болезнь, мучившая его с 1895 года, снова обострилась. «Последние дни я снова был в постели с повышенной температурой, кашлем и головной болью в результате», – писал он Гильому 16 марта 1907 года. На сей раз врачам удалось поставить больному диагноз: «Самое неприятное, что доктор находит расширение капиллярных сосудов в бронхах во всей нижней части левого легкого с хроническим отеком; он говорит, что это протянется еще два месяца, до весны, и снова возвратится с наступлением зимы, но это не туберкулез, чему приходится радоваться за неимением лучшего»[1475].

Вообще, начиная с этого времени болезни за Петром Алексеевичем ходили по пятам. Привыкай, читатель, пуганный ковидом-19, и не удивляйся, если наше повествование дальше покажется тебе выдержками из больничной сводки.

Лето 1907 года Кропоткины провели во Франции, в Бретани, куда их пригласил старый народник-эмигрант Давид Аитов. В июле, находясь проездом в Париже, Петр Алексеевич успел встретиться с русскими анархистами Марией Гольдсмит, Книжником-Ветровым и Елизаветой Николаевной Маньковской-Ковальской (1851–1943), обсудив с ними деятельность редакции «Листков». В бретонском местечке Польдю он прожил до сентября. «Место здесь прекрасное, – сообщал он Марии Гольдсмит. – Вид на море чудный. Но работать вовсе еще не мог. Бессонные ночи еще не заспал. Соня и Саша здоровы»[1476].

Необходимость отдыха помешала Петру Алексеевичу принять участие в событии, которое давно уже готовилось анархистами всего мира. С 24 по 31 августа 1907 года в Амстердаме наконец-то собрался международный анархистский конгресс. На него съехались ведущие участники движения из стран Европы и Америки, включая Ньивенхёйса, Малатесту, Эмму Гольдман, швейцарца Амеде Дюнуа (1878–1945), французского синдикалиста Пьера Монатта (1881–1960), анархистов из России Рогдаева, Федорова-Забрежнева и других[1477]. Одним из обсуждаемых вопросов было отношение анархистов к профсоюзам и революционно-синдикалистскому движению. Петру Алексеевичу было что сказать по этому поводу, ведь он всю жизнь отстаивал участие анархистов в рабочей борьбе. Но конгресс так и прошел без него.