В определенной мере справедливым будет утверждение, что петроградский ВРК, являясь в первые недели после свержения правительства Керенского самой мобильной властнораспорядительной структурой в городе, не проявлял особого интереса к решению общегородских проблем в деле снабжения и распределения. Его внимание оказалось сосредоточенным на обеспечении только отдельных категорий горожан. Не был забыт и Смольный институт. Когда, например, 400 рабочих Государственного банка обратились в ВРК за продовольственной поддержкой, то последний переадресовал их просьбу Центральной продовольственной управе со следующей мотивировкой: «Мы лишены возможности выполнить это требование, так как кормим сейчас крестьянский съезд, телефонную станцию, рабочих по разгрузке, красную гвардию и т. п. и т. д.»[584]
.Вообще слишком многие отмечали тот факт, что новые власти заботятся исключительно о «серошинельной массе», забывая о других. Даже глава германской военной миссии[585]
, прибывшей в Петроград в середине декабря, вице-адмирал, начальник оперативного отдела германского Адмирал-штаба барон Вальтер фон Кейзерлингк[586] в одном из своих военно-политических рапортов был вынужден констатировать: «Меры против голода всегда касаются, как известно каждому, способному видеть, только большевистских солдат. Народ будут держать в узде высокопарными словами, а когда это не поможет – упитанными солдатами»[587].Впрочем, желание новых властей не осложнять свои отношения с некоторыми другими слоями населения приводило иногда к решениям, которые в перспективе могли иметь серьезные негативные последствия, перекрывавшие кратковременный выигрыш. Так, в начале ноября крестьяне «задержали» на Неве выше Обуховского завода продовольственные грузы, иными словами, попросту растащили их. Власти решили: ворованный хлеб отобрать, оставив по 20 фунтов на человека (не совсем ясно – каждому из непосредственных расхитителей или же и каждому из членов их семей)[588]
.Действия ВРК крайне негативно сказывались на эффективности работы городских продовольственных органов. Интересно, однако, что, несмотря на достаточно быстро возникшие устойчивые антипатии к органам городского самоуправления, в ВРК люди явно осознавали тот факт, что комитет не способен самостоятельно справиться с проблемами снабжения и распределения. Впрочем, столь же осторожны были и районные городские власти, предпочитавшие оставлять «вопрос открытым до выяснения положения в центре» или просто полагаться на районные продовольственные управы[589]
. Власти вполне, пожалуй, могли согласиться с мнением некоего штабс-капитана А. Неелова: «Если бы вам удалось улучшить положение с хлебом, все бы преклонилось перед вами»[590].Источником серьезных трений между ВРК и городским самоуправлением служило и то, что первый постоянно изменял компетенцию старых и новых органов или же, напротив, уклонялся от ее определения. Так, например, хотя в соответствии с распоряжениями центральных властей таксация цен на продукты питания относилась полностью к ведению продовольственных органов местного самоуправления, ВРК 6 ноября присвоил это право и себе[591]
. На практике это приводило к тому, что «устранить самочинную таксацию продуктов на рынках матросами и красногвардейцами», против чего выступала продовольственная управа, так и не удалось[592].Кроме того, ВРК неоднократно признавал, что право осуществления реквизиций принадлежит исключительно продовольственной управе[593]
, однако, несмотря на это, не только сам выдавал распоряжения и разрешения на проведение реквизиций, но и не высказывался против проведения таковых другими советскими органами. Недовольство городского самоуправления не мог не вызывать и следующий способ действий «продовольственных абреков» от ВРК. 9 ноября ВРК издал постановление, которым обязывал владельцев продовольственных грузов вывезти свои товары с железнодорожных станций в течение 2 суток, в противном случае товары подлежали реквизиции. Однако распоряжение это было доведено до сведения публики лишь 17-го, а к этому времени грузы были уже реквизированы[594].