Петрусь Потупа

Скорый на всякую выдумку, Барма считался у парубков вожаком. До сих пор проделки Игната и его товарищей были безобидны. Но после смерти Ивги всё пошло по-другому.

Какие-то хлопцы с вымазанными сажей рожами подстерегли на дороге панского конюха-палача, накрыли его кожухом и жестоко избили. Те же хлопцы поймали объездчика, связали его и, втолкнув в мешок с муравьями, повесили на сук.

На другой день на мешок наткнулся лесник. Объездчик ещё шевелил языком, но лицо его, походившее на багровую подушку, было страшно. Люди шептались, что всё это дело рук Бармы.

«Вот он какой — ни гайдуков, ни пана не боится!» — думал Петрусь.

— Петрусь, что же ты замолчал? Читай! — вывел его из задумчивости голос Мирона.

— Давай, хлопче, давай, — вынимая изо рта люльку, сказал Барма. — Посмотрим, что ты за чтец.

Смущённый Петрусь начал читать неуверенно. Но вскоре голос его выровнялся, окреп.

Не двигаясь слушали пастухи про восстание народных героев — Железняка и Гонты. В памяти ребят оживали рассказы, слышанные ими в долгие зимние вечера от отцов и дедов.

— А про то, как паны Оксану скрали и батько её убили, ещё дядя Панас из Вербовья сказывал, — прервал Петруся Лаврик.

— Дид говорил, что Железняку сковали такое копьё, что конь под ним подогнулся, — вспомнил Мирон.

— Ещё мой батько рассказывал, как гайдамаки хлопчика встретили и дали ему золотого дукатика за то, что он им дорогу указал, — добавил Василь.

Наперебой заговорили мальчики.

— Цытьте! Слушать не даёте! — строго произнёс Барма.

Пастухи испуганно оглянулись на парубка.

Игнат сидел, обхватив руками колени, люлька его, сжатая в кулаке, дымилась, глаза мрачно горели.

Петрусь поспешно перевернул страницу, отыскивая глазами недочитанную строчку.

— Повтори, как там написано — наклонился вперёд Барма.

Петрусь послушно прочёл:

— «Кровь за кровь, муки за муки!»

Барма неожиданно встал.

— Что вы, дядько Игнат? — встревожился Мирон и тоже приподнялся.

— Ничего, хлопче… — пробормотал, приходя в себя, парубок. — А ты читай, читай! — подбодрил он Петруся, снова ложась на траву.

Прежнего оживления уже не было. Ровно читавший Петрусь стал запинаться.

Лаврик и Мирон, украдкой поглядывая на Барму, перешёптывались. Василь беспокойно оглядывался по сторонам.

— На стадо надо взглянуть, — поднимаясь, сказал он нерешительно.

— Скорее возвращайся, — просит Лаврик.

— Обернусь разом! — уже на ходу кричит Василь.

Выбежав на открытое место, он, приставив ладонь козырьком, смотрит на стадо. Каменной глыбой застыл среди полёгших коров круторогий бык Ревун. Рядом, в небольшом пруду, одиноко дремлет чёрная корова.

Стоя по грудь в воде, она в блаженном полузабытьи жуёт жвачку.

«Ключи там холодные… застудится… Прогнать?., Жарко…» — досадует пастух.

— Чтоб тебя водяной напугал! — наконец во весь голос кричит он.

И вдруг — Василь не верит своим глазам — испуганно мотнув головой, корова повернула к берегу.

— Заговорил корову! — шепчет поражённый Василь.

Не знал Василь, что жук-водомерка конькобежцем проскользнул у самой морды коровы. Вспыхнула, заискрилась водная гладь.

Мотнув головой, испуганная корова ошалело кинулась к берегу.

Бегом возвращался Василь к товарищам.

— Хлопцы! — ещё издали, запыхавшись, кричал он. — Я корову заговорил!

Мирон и Лаврик как будто того и ждали.

— Корову?! — одновременно вскричали они, вскакивая на ноги.

Василь торопливо рассказал.

— Чёрная корова, дьячихина, — говорит Лаврик.

— Нет, — возражает Мирон, — корова панского управителя. У неё ещё звёздочка на лбу.

— Давай ещё раз поглядим. Я знаю, где она легла, — предлагает Василь.

Все трое, громко разговаривая и косясь на Игната, побежали к стаду.

Барма с улыбкой посмотрел им вслед.

— И ты, хлопче, веришь в водяного? — спросил он Петруся.

— Нет, дядя Игнат. А корова так, сама чего-нибудь напугалась.

— Правда, Петрусь. Тёмные мы, вот и верим в разную нечисть. — Барма поднялся. — Пойду. Где тут моя люлька?

Положив люльку в карман, Игнат грустно взглянул на мальчика:

— Подрезал ты, Петрусь, своей книгой моё сердце, будто косой.

В его словах было столько боли, что мальчику стало жалко его.

Отойдя несколько шагов, Барма оглянулся:

— Приходи, Петрусь, как-нибудь до меня в хату, почитаем ещё.

— Приду, дядя Игнат, в субботу.

— А не забудешь?

— Нет.

— Ну, будь здоров.

Сгорбившись, он медленно побрёл к дороге.

«То он за Ивгу так мучается. А мы его боялись…» — думал мальчик.

9

ДРУЖБА

— Петрусь, ты? Заходи, заходи, — говорил Барма, передвигая в сенях мешки с житом, когда в субботу вечером мальчик постучался в дверь.

В хате было темно, пахло чебрецом.

На печи кто-то завозился, глухо закашлял.

— Кто тут? — спросил дрожащий голос.

— Не бойтесь, мамо. То Степана Потупы хлопчик, — сказал Игнат.

Вспыхнувшая лучина осветила измождённое лицо сидевшей на печи женщины.

— Здравствуйте! — обратился к ней Петрусь.

— Добрый вечер, хлопчик, — приветливо ответила старая Христя.

Петрусь оглядел жилище — стол, покрытый домотканой скатертью, две лавки вдоль стен, потемневшую божницу.

Засветив от лучины каганец, Барма обернулся к мальчику:

— Садись, Петрусь.

Мальчик сел, осторожно развернул на столе «Кобзарь».