Пикник на обочине

— К двум я могу не успеть, — сказал Рэдрик.

— Тогда вечером, часам к шести. Идет?

— Посмотрим, — сказал Рэдрик и тоже посмотрел на часы. Было без пяти девять.

Нунан сделал ручкой и покатился к своему «пежо>. Рэдрик проводил его глазами, подозвал официантку, спросил пачку «Лаки страйк». расплатился и, взяв портфель, неторопливо пошел через улицу к отелю. Солнце уже изрядно припекало, улица быстро наполнялась влажной духотой, и Рэдрик ощутил легкое жжение под веками. Он сильно зажмурился, жалея, что не хватило времени поспать хотя бы часок перед важным делом, и тут на него накатило. Такого с ним еще никогда не было вне Зоны, да и в Зоне случалось всего раза два-три. Он вдруг словно попал в другой мир. Миллионы запахов разом обрушились на него — резких, сладких, металлических, ласковых, опасных, тревожных, огромных, как дома, крошечных, как пылинки, грубых, как булыжники, тонких и сложных, как часовые механизмы. Это длилось какой-то миг. Он открыл глаза, и все пропало. Это был не другой мир. Это прежний, знакомый мир повернулся к нему другой, неизвестной стороной. Сторона эта открылась ему на мгновение и снова закрылась наглухо, прежде чем он успел разобраться. Над ухом рявкнул раздраженный сигнал. Рэдрик ускорил шаги, потом побежал и остановился только у стены отеля. Сердце билось бешено, он поставил портфель на асфальт, торопливо разорвал пачку с сигаретами, закурил. Он глубоко затягивался, отдыхая, как после драки, и дежурный полисмен остановился рядом и спросил его озабоченно:

— Вам помочь, мистер?

— Нет, — выдавил из себя Рэдрик и прокашлялся. — Душно...

— Может быть, проводить вас? Рэдрик наклонился и поднял портфель.

— Все, — сказал он. — Все в Порядке, приятель. Спасибо.

Он быстро зашагал к подъезду, поднялся по ступенькам и вошел в вестибюль. Здесь было прохладно, сумрачно, гулко. Надо было бы посидеть в одном из этих громадных кожаных кресел, отойти, отдышаться, но он уже и без того опаздывал. Он позволил себе только докурить до конца сигарету, разглядывая из-под полуопущенных век людей, которые толклись в вестибюле. Костлявый был уже тут как тут — копался в журналах у газетной стойки. Рэдрик бросил окурок в урну и вошел в кабину лифта. Он не успел закрыть дверь, и вместе с ним втиснулись какой-то потный толстяк с астматическим дыханием, крепко надушенная дамочка при мрачном мальчике, жующем шоколад, и какая-то старуха с плохо выбритым подбородком. Рэдрика затиснули в угол. Он закрыл глаза, чтобы не видеть мальчика, у которого по подбородку текли шоколадные слюни. Толстяк попытался закурить, но старуха его осадила и продолжала осаживать до пятого этажа, где она выходила. Когда она вышла, толстяк все-таки закурил с таким видом, словно отстоял свои гражданские свободы, и тут же принялся кашлять и задыхаться, сипя и хрипя, по-верблюжьи вытягивая губы и толкая Рэдрика в бок мучительно оттопыренным локтем. На восьмом этаже Рэдрик вышел, грохнул за собой дверью и, чтобы отвести душу, громко, старательно произнес:

— В нутро твое, небритая карга, старая сука, кашлюном вонючим, полудохлым в печень трахнутая, вместе с сопляком слюнявым, шоколадным...

Потом он двинулся но мягкому ковру вдоль коридора, озаренного уютным светом скрытых ламп. Здесь пахло дорогим табаком, па рижскими духами, натуральной кожей туго набитых бумажников, дорогими дамочками по пятьсот монет за ночь, массивными золотыми портсигарами, всей этой дешевкой, всей этой гнусной плесенью, которая наросла на Зоне, пила от Зоны, жрала, совокуплялась, жирела от Зоны, и на все ей было наплевать, и в особенности ей было наплевать на то, что будет после, когда она нажрется, напьется, насовокупляется всласть, а все то, что было в Зоне, окажется снаружи и осядет в мире. Рэдрик без стука толкнул дверь номера 874. Хрипатый, сидя на столе у окна, колдовал над сигарой. Он был еще в пижаме, с мокрыми редкими волосами, впрочем, тщательно зачесанными на пробор, нездоровое одутловатое лицо его было гладко выбрито.

— Ага, — произнес он, не поднимая глаза. — Точность — вежливость королей. Здравствуйте, мой мальчик.

Он кончил отстригать у сигары кончик, взял ее двумя руками, поднес к усам и поводил носом вдоль нее взад и вперед.

— А где же наш старый добрый Барбридж? — спросил он и поднял глаз. Глаза у него были прозрачные, голубые, ангельские.

Рэдрик поставил портфель на диван, сел и достал сигареты.

— Барбридж не придет, — сказал он.

— Старый добрый Барбридж, — проговорил Хрипатый, взял сигару двумя пальцами и осторожно поднес ее ко рту. — У старого Барбриджа разыгрались нервы.

Он все смотрел на Рэдрика чистыми голубыми глазами и не мигал. Он никогда не мигал. Дверь приоткрылась, и в номер протиснулся Костлявый.

— Кто был этот человек, с которым вы разговаривали? — спросил он с порога.

— Здравствуйте, — вежливо сказал ему Рэдрик, стряхивая пепел на пол.

Костлявый засунул руки в карманы и, широко переступая огромными скошенными внутрь ступнями, приблизился и остановился перед Рэдриком.