Пиковая Дама – Червонный Валет

– То-то и оно… – с готовностью склонил голову Марков. – Поживем – увидим. Но скажу, положа руку на сердце… ближе моей душе и разумению, ежели б Его Величество окружали такие фигуры, как: князь Чернышев[128], граф Орлов[129] или, скажем, генерал-лейтенант Дубельт[130]

. Разве при сих фамилиях возможен был сегодняшний раздрай? Но, как говорил поэт: «Иных уж нет, а те далече…» – Марков с обреченной досадой махнул рукой и опять погрузился в молчание, словно нечто большое и важное предстало перед ним, и нарекалось оно – будущим. Стоя у изразцовой печи, с разметанным, седеющим ковылем волос на распаренной лысине, он смотрел в темное окно, казалось, туда, куда не смела заглянуть обыденная обывательская мысль.

– Ай, да что там, – повторили его губы. – Уходит вешняя молодость, господин Голядкин, уходит. И мы уж не те… Помню, отец мой частенько вспоминал прежние лета добрым словом: «Дескать, иные были времена, иные были имена…» Как там у Лермонтова? «Богатыри, не вы…»

– Вот, вот, – с разделенным пониманием откликнулся саратовец. – Как видно, те, кто придет нам на смену, тоже будут теплым словом вспоминать нынешнее время, как самое лучшее и правильное в их судьбе. Диалектика… Странная все-таки штука жизнь…

– Это точно… Многие знания – многие печали. Да и взять хоть ту же славу, к коей человек стремится всю жизнь: ежели разобраться, в сущности, вялая скучная вещь. Все дым, все тлен… Какие имена знавала история?.. Увы, нынешнее поколение едва ли вспомнит: кто есть кто?

– Посему… нам след заниматься делом, Юрий Владимирович, и не пытаться разумом и гордыней шагнуть за данную нам Господом границу мысли. Стоит ли без конца кому-то доказывать свою правду?

– А я никому ничего и не доказываю. Просто я так живу, господин Голядкин. Впрочем, в одном вы несомненно правы. Личность определяется не словами, но делом. Так перейдем к делу, коллега.

…В ту ночь им было не до сна. Оба сыскаря анализировали ситуацию. Победу торжествовать было рано. Своей неожиданной встречей они условно выиграли крупную фигуру, но отнюдь не партию. Души жаждали сражения и реванша. Однако оба трезво отдавали себе отчет в том, что такой волк, как Ферт, определит свою свободу только кровью.

* * *

В противу всем сомнениям Голядкина, планы Маркова оправдались. Крупная рыба таки попала в сети, поставленные опытными и натруженными руками. Но прежде, чем она забилась в садке, роняя сверкавшую бронзу своей чешуи, нервов сгорело немало.

«У нас пшеница год родит, а два погодит, – шутили в охранном отделении полковника Маркова. – Соловья баснями не кормят, а полицию перекармливают. Какой, простите, ереси наше ухо ни переслушает. Пойди разберись: где правда, а где ложь, ваше благородие-с. Филёры по сему случаю гнут фразу: “Слово – серебро, зубы – золото”». «Живая» информация дорогого стоит – эту старую как мир истину держал в уме Николай Матвеевич: слава богу, за плечами был отмерен срок немалый службы в полиции. Однако его терпение и уверенность сгорали в огне беспокойства из-за возможного провала. И немудрено: с момента приезда в Астрахань старший полицмейстер Голядкин уже второй день томился догадками в «пенатах» охранного отделения жандармерии. За долгие часы ожидания Николай Матвеевич, казалось, сроднился со стенами сего заведения и знал его до последней ступени.

Вот и теперь, поднявшись из кресла и заложив руки за спину, он неспешным шагом принялся мерять двухэтажное здание бирюзового цвета, выходившее окнами на тихий переулок. Растрескавшийся, давно не вощенный паркет похрустывал под сапогами Голядкина, однако это обстоятельство не мешало ходу его мыслей. Ему отчего-то вспомнился запыхавшийся Барыкин с бегавшими мышками в глазах и его фраза: «Вы уж… не взыщите за весточку, что я подкину, ваше-с превосходительство… А то ведь у нас на Руси – доносчику первый кнут, как водится…» «Да уж, как водится, – раздумчиво повторил Голядкин. – Нет, все-таки решительным образом, странный у нас народ. В иной “Европе” за такое верноподданическое “стукачество” и по головке погладят, и к денежному именитству представят, как-никак, посильная помощь порядку и закону… У нас же шиш с маслом! С пугливой оглядью шепнут, да еще и перстенек впридачу всучат, чтоб начальство в великие обиды не впало… Право, сказочно получается, хоть тресни! А еще говорят, что природа не знает иронии, – дураки!»

Незаметно для себя Николай Матвеевич отшагал длинный коридор второго этажа. В дальнем правом углу странного виду лестница убегала зигзагами вниз.

Некто в штатском, столкнувшись с Голядкиным и признав в нем важного гостя его превосходительства Маркова, поторопился осениться вопросом: «Не угодно ли чего-с?» Услыхав: «Скоро ли будет господин полковник?», чиновник, попросив подождать, полетел ретивым жеребчиком по винтовой лестнице.

Полицмейстер миновал большую переднюю, из которой несколько низких дверей вели в крошечные приемные. Задержался у полураскрытого окна, за которым сливочным маслом таял июльский полдень, и закурил папиросу.