Пётр и Павел. 1957 год

История семьи Абросимовых-Москалёвых была весьма примечательной. В ней, как в зеркале, отразились все более или менее значительные события первой половины двадцатого века. Несчастья в семье начались давно. Когда в марте тысяча восемьсот восемьдесят первого года народовольцы убили Александра Второго, выяснилось, что Николай, младший сын Спиридона Порфирьевича, уже давно водил знакомство с самыми отъявленными «бомбистами». Сам он, слава Богу, бомб не метал, а лишь сочувствовал молодым и нахальным безумцам. Да ещё изредка подкармливал эту вечно голодную братию в трактире, принадлежавшем отцу… И всё-таки не это обстоятельство, а деньги отца, как считало абсолютное большинство их друзей и недругов, сослужили ему добрую службу и, пожалуй, спасли от более сурового наказания… Громко об этом говорить опасались, зная крутой нрав Абросимова-старшего, но подлые слухи всё же нет-нет да и проползали, просачивались. Поговаривали, будто Спиридон Абросимов откупил своего непутёвого сына. В результате, суд погрозил купеческому сынку начальственным пальчиком и отправил Николая на Алтай в ссылку сроком на шесть лет. На этом все неприятности с законом у семьи Абросимовых закончились.

Летом восемьдесят седьмого года неудавшийся "бомбист" вернулся под отчий кров, но не один. Из алтайской ссылки привёз Николай Спиридонович в Москву жену Стешу, из бийских мещан, и двух дочерей трёх и пяти лет. Мать, увидав нежданную невестку – тихую, скромную, чем-то напоминавшую встрёпанного воробышка, – тихо заплакала, а глава семейства, едва сдерживая рвущиеся из него проклятья и непечатные ругательства, заперся в своём кабинете и на три дня погрузился в запой… Всё это время в доме ходили только на цыпочках и разговаривали исключительно шёпотом. Молодые со страхом и трепетом ждали, чем дело разрешится и каков будет вынесен им приговор, ловя на себе неодобрительные, косые взгляды домашней челяди.

Как так?!.. Самовольно, без родительского благословения?!.. Да такого невиданного самоуправства не знало ни одно поколение славного купеческого рода!.. Позор!..

Через три дня двери хозяйского кабинета, наконец, отворились, и помятый, опухший, в старом халате, злой, но уже не разъярённый, Спиридон Порфирьевич вышел к домочадцам. По его молчаливому сигналу в гостиную призвали молодых с потомством, и всему новоявленному семейству был устроен смотр.

Невестка не произвела на свёкра никакого впечатления. Старший Абросимов любил яркие краски не только на этикетках своих товаров, но и в домашнем обиходе, и в жизни вообще. В женщинах он прежде всего ценил фигуристость, броскую красоту, смелый взгляд карих глаз, косу до пояса… А тут… Он оглядел Стешу с ног до головы и горестно вздохнул. Потом перевёл взгляд чуть вправо. У ног матери, путаясь в длинных складках её тёмной юбки, робко жалась самая младшая из Абросимовых, Поля. Она походила на мать не столько наружным обликом своим, сколько пугливою кротостью и желанием спрятаться от любопытных, безцеремонных взглядов взрослых, укрыться в своём собственном, недоступном для чужих мирке. И, когда дед, протянув конфету, поманил её к себе, Поля ещё крепче вцепилась в материнский подол. Да-а!.. Давно Спиридон Порфирьевич мечтал о наследниках, чтобы было кому дело всей своей жизни передать. Но у старшего сына Порфирия детей вообще не было: то ли жена его Марфа была безплодной, то ли в семени сына настоящей мужской силы не хватало, но оставалось уповать на младшего. И вот – на тебе!.. Не такие наследники были нужны ему. Нет!.. Воробышки были не в его вкусе.

Но вдруг Спиридон Порфирьевич почувствовал, что спину ему сверлит чей-то пристальный взгляд, обернулся и… Из-под сдвинутых бровей в упор смотрели на него колючие карие глаза. Старшая внучка его Елена утонула в диванных подушках так, что сразу заметить её не представлялось возможным.

– Дай! – коротко изрекла она и протянула деду свою пухлую ручонку.

– Что тебе дать? – удивился тот.

– Конфету давай! – тоном, не терпящим никаких возражений, приказала она. И, когда, развернув блестящий фантик, отправила шоколадное лакомство в рот, вновь распорядилась. – Ты всегда мне будешь конфеты давать!.. Понял?

И дед, конечно же, всё понял. Он понял, что эта малышка покорила его суровое сердце раз и навсегда. И в одночасье стала для него отрадой, утешением и… надеждой.

Крепко сбитая, лобастая, с толстенной каштановой косой, она была вылитый Спиридон Порфирьевич… Только в девчачьем варианте. Ну, как тут было не умилиться, не влюбиться и не пропасть со всеми дедовскими потрохами?!..