Пётр и Павел. 1957 год

Таким образом, благодаря Ляльке молодая поросль стала частью всей абросимовской семьи… Но особой радости жизнь под отцовской крышей ни Николаю, ни Стеше не принесла. Не мог Спиридон Порфирьевич побороть свою неприязнь к невестке, а стало быть, и к сыну, поэтому, когда он решился и открыл своё дело в Боголюбове, Николай чуть не на коленях умолил отца, чтобы тот дал ему возможность испробовать свои силы на самостоятельном поприще. Старик для вида слегка покуражился и… в конце-концов, согласился. Но с одним условием: любимица его Лялька должна остаться в Москве. Скрепя сердце молодые условие отца приняли и уехали в Боголюбово, чтобы больше в Москву не возвращаться. Лялька, когда выросла, несколько раз навещала родителей, но, живя вдали друг от друга, они мало-помалу утратили подлинно родственную связь, которая со временем превратилась в привычку… что ли? А с матерью, отцом и старшим братом отношения вообще стали чисто формальными. Они поздравляли друг друга с престольными праздниками, с именинами, и только. Да разве у них одних распадались семейные связи? По всей России мелкие дрязги перерастали в открытую вражду, а та, в свою очередь, рождала злобу и ненависть. Многовековой семейный уклад рушился под напором новомодных теорий и учений. Семья теряла своё великое значение буквально на глазах. "Особенные люди" Чернышевского вершили своё чёрное дело, созывая утративших веру в какие-то омерзительные "коммуны", где к ужасу обывателей объявляли свальный грех высшим проявлением "свободы личности", и непечатными словами проповедовали всеобщее равенство и вседозволенность, которые заменяли у них страх Божий. А затем и вовсе нелюдь на свете объявилась. Её почему-то "большевиками" люди прозвали. В чём они больше всего перед остальными проявились, никто не объяснял, но многие видели в них нехристей и мелких бесов, но попадались и такие, которые мнили, будто пришли спасители человеческие. Ах, как скоро пелена с глаз людских падёт и наступит горькое отрезвление!.. Но это случится позже. Гораздо позже. А пока надо Бога благодарить, что не попустил Абросимовым впасть в это бесовское состояние. Не дошли они до него. Не успели.

Умирая, Спиридон Порфирьевич оставил старшему сыну в наследство два оптовых склада, четыре магазина и два трактира. Да кроме того, крупный подряд на поставки продовольствия для российской армии. Казалось, чего желать большего?.. Живи, богатей да радуйся!.. Ан, нет!.. Господь иначе распорядился. В девятьсот пятом году грянула катастрофа. Склады, магазины и один из трактиров помещались на Пресне, в Кудрине, у Дорогомиловской заставы и в Грузинах – как раз там, где гремела самая большая пальба и шли самые настоящие бои. Абросимовские склады сначала разграбили, а потом подожгли, магазины постигла та же участь, а в трактире на Тишинке красногвардейские боевики даже что-то вроде штаба своего устроили. Когда войска их оттуда выкуривать стали, разнесли трактир на мелкие щепки, так что от него одно лишь воспоминание осталось. Слава Богу, Спиридон Прокофьевич не видал всего этого безобразия. А то бы умер не от "удара" на полке в бане, где по заведённому ещё прадедами обычаю парился под Новый, 1900-й, год, а прямо на пепелище былого достатка и благополучия.

В Боголюбове же дела принимали совсем иной оборот.

Торговля у Николая Спиридоновича сразу пошли в гору: сказывалась абросимовская сноровка и хватка. Через три года после переезда из Москвы у него было два магазина, вместо одного, да к тому же лавка на рынке. А ещё через пять он даже завёл свой канатный заводик и уже подумывал о том, чтобы мыловарню открыть, но поостерёгся, потому как дошли до Боголюбова слухи, что в первопрестольной творится невесть что: богатых грабят и убивают, на улицах палят из винтовок и орудий. Одним словом – светопреставление. То бишь революция.

К счастью, в Боголюбове её почти не заметили: ни выстрелов, ни погромов, ни сколько-нибудь серьёзных волнений здесь не случилось. Приехали какие-то три человека с красными бантами в петлицах, собрали народ на площади, и один из них с остренькой чёрной бородкой, в пенсне стал кричать что-то про гнёт царизма и про никому непонятную солидарность с восставшим рабочим классом. Боголюбовские обыватели согласились, что человек он, конечно, образованный и шибко умный, но слушать его почему-то не стали, и краснобантная троица, чертыхаясь и кляня "несознательный элемент" самыми непотребными словами, убралась из города восвояси. Так что из революционных передряг пятого года Николай Абросимов, в отличие от своего старшего брата, выбрался без потерь.