Пётр и Павел. 1957 год

– Не буду, – пообещал Павел Петрович и для вящей убедительности добавил: – Честное благородное.

– Я вам верю, – кивнул Иннокентий Олегович и, набрав в лёгкие побольше воздуха, как перед прыжком в воду, рассказал Троицкому фантастическую историю.

Несчастья обрушились на него внезапно, как грозовой ливень в начале июля.

Сонечка… Его Сонечка!.. Изменила ему!..

Это было невероятно!.. Невозможно!.. Непостижимо!.. Но это было!..

Старинный знакомый Верещагиных, скульптор Роман Недзвецкий, который тоже снимал дом в Тарусе, только за несколько кварталов от их дачи, уговорил Сонечку позировать ему для новой работы. Не подозревая подвоха со стороны давнего приятеля, Иннокентий дал своё согласие. Единственная несущественная деталь: он не знал, что Сонечка позировала Роману обнажённой. Ни она сама, ни скульптор ему об этом не сказали. Впрочем, какая разница?.. В художнической среде обнажённое тело означает ровно столько, сколько открытый рот для дантиста.

После четвёртого сеанса Сонечка пришла домой позже обычного. Иннокентий уже начал безпокоиться, не случилось ли чего. А когда она вошла и, не раздеваясь, глядя прямо в глаза мужу, медленно и как-то нарочито отчётливо произнесла: "Кеша, я должна тебе признаться…", – он в ужасе закричал: "Нет!.. Не надо!.. Не говори!.." Он и так всё понял… Без слов…

С этого момента жизнь для Иннокентия потеряла всякий смысл. Представить, что его любимая… обнимала не его, а… кого-то другого… Что её нежные губы целовали не его…Нет!.. Это было слишком мучительно!.. Непереносимо!.. Такой душевной боли он никогда прежде не испытывал и всякий раз после приступа удивлялся: почему не умер?.. Почему всё ещё жив?.. Или, по крайней мере, не сошёл с ума?..

Они продолжали жить вместе. То есть Иннокентий давал Сонечке деньги на ведение хозяйства, они обедали за одним столом, изредка разговаривали на отвлечённые темы, а по вечерам, предварительно погасив свет, ложились в общую постель. Другой кровати или раскладушки в их крохотной комнатке просто не было… А когда посреди ночи он нечаянно дотрагивался до неё, всё его существо содрогалось, как от тысячевольтного удара. Тогда он, ухватившись одной рукой за никелированную спинку кровати, остаток ночи без сна висел над самым краем её, словно над бездной. Только бы не повторилось это прикосновение.

И вот такая "супружеская жизнь" продолжалась два с лишним месяца. Само собой, безконечно длиться она не могла, и Иннокентий стал серьёзно готовиться к длинному и обстоятельному разговору с Сонечкой. Он безпрерывно сочинял про себя длиннющие монологи, суть которых сводилась к тому, что он не хочет портить ей жизнь, что она совершенно свободный человек и может совершенно спокойно оставить его. А так как жить ей, кроме как в их коммунальной восьмиметровой клетушке, было негде, он перепишет "жировку" на её имя и уйдёт… Куда?.. Он сам толком не знал. Пусть даже на все четыре стороны!.. В их положении это уже не имело никакого значения. Главное, избавить и себя, и её от этого неестественного, ненормального сожительства.

И вот однажды вечером, за ужином, когда из уст измученного художника уже готов был вырваться сочинённый и тысячекратно отредактированный монолог, Сонечка, размазывая по тарелке рисовую кашу, тихо, но внятно произнесла: "Кеша, прости меня, пожалуйста, но я… беременна…"

Казалось, что в такой ситуации должен испытать обманутый муж?.. Гнев, отчаянье, боль?.. Ничего подобного!.. Иннокентий испытал… Радость!.. Да, да!., представьте себе!.. Конечно, нельзя сказать, что это известие сделало его счастливым, но он искренне, по-настоящему обрадовался. Все его мучения в одночасье показались ему такими жалкими, такими ничтожными перед величием грядущего события – появлением на свет нового человека. "Сонечка!.. Радость моя! – переполненный новым, неведомым ему прежде чувством, упав перед ней на колени, вскричал он. – Я так рад за тебя!.. Так рад!.." И принялся целовать её руки безсчётное число раз.

Сонечка была потрясена. Она ожидала, чего угодно, но только не такого восторженного и бурного проявления Кешиных чувств. На мгновение ей даже показалось, что он не слишком искренен. А Иннокентию было абсолютно наплевать, что показалось Сонечке, потому что для него наступили дни абсолютного примирения и с самим собой, и с тем трагическим поворотом в его жизни, что случился после Сонечкиной измены. В своё время врачи вынесли Верещагину безжалостный приговор: никогда он не сможет иметь детей, и Сонечкина беременность стала для него знаком свыше. Так распорядился Господь: именно ему предначертано воспитать этого ребёнка.

С Романом Недзвецким после случившегося Иннокентий избегал видеться, да и тот со своей стороны тоже не испытывал особого желания длить приятельские отношения. То ли стыдился своего поступка, то ли просто понимал – зачем?.. Выяснять отношения было бы глупо, делать вид, что ничего между ними не произошло, ещё глупее. Так что разошлись они по обоюдному молчаливому согласию.