Пётр и Павел. 1957 год

Через семь месяцев у Сонечки родилась прелестная девчушка. Светленькая, с глубокими темно-синими глазами. Как только Иннокентий в первый раз заглянул в эти глаза, понял: отныне сердце его навеки принадлежит этому крохотному существу. Это он настоял на том, чтобы девочку крестили Надей… Наденькой… Надеждой… Она действительно стала для Верещагина единственной надеждой и оправданием всей его жизни.

Но счастье добровольного отцовства продолжалось, увы, недолго. На пятом месяце после своего рождения Наденька заболела крупозным воспалением лёгких и сгорела в каких-то три дня. Отчаянье охватило Иннокентия!.. Вторично за последний год он потерял в этой жизни всё!.. Для Сонечки смерть Нади тоже стала катастрофой. Дочка была единственным оправданием её грехопадения. Теперь же, когда девочка умерла, чувство вины усилилось в ней тысячекратно. В конце концов, Сонечка не выдержала и слегла. Верещагин принялся ухаживать за ней. Но, как ни старался он вдохнуть в неё жизнь, дать ей силы пережить эту страшную потерю, ничего у него не получилось. Во-первых, он сам нуждался в душевной поддержке, а во-вторых, по всему было видно: Сонечка решила умереть во что бы то ни стало. Она таяла буквально на глазах.

За день до смерти она подозвала мужа к себе и слабеющим голосом спросила: "Помнишь, ты пытался написать мой портрет?.. Где он?.." – "На антресолях," – ответил художник. – "Пожалуйста, достань его оттуда и покажи…" "Зачем тебе?" "Мне сегодня ночью приснился очень странный сон. Я должна на него посмотреть". Конечно, просьба жены показалась Иннокентию удивительной, какой-то странной, непонятной, но он повиновался.

Каково же было его удивление, когда на извлечённом из-под груды разного хлама картонном листе он увидел какие-то фиолетовые, синие, зелёные разводы. Конечно, портрет, что пытался он написать в прошлом году, был неудачным, но всё же это был портрет… Как появились на нём эти жуткие абстракции и куда подевалось написанное им лицо, он не мог объяснить, как ни старался придумать хоть какое-то оправдание. Это привело его в жуткое смятение. Сонечка же, напротив, чуть в ладоши не захлопала. "Я знала!.. Я знала!.." – в каком-то непонятном экстазе непрерывно повторяла она. Выяснить, что она знала и чем вызван был этот восторг, художник так и не смог.

Похороны Сонечки были очень скромными: пришло всего несколько человек, а на поминки так и вовсе никто не остался. Иннокентий вернулся в свою опустевшую комнату, сел за стол, налил в стакан водки, но прежде, чем выпить, бросил случайный взгляд на букет белой сирени, что висел на стене как раз напротив стола, и… ахнул от изумления!.. Сквозь белое буйство пушистых цветов на него смотрело до боли знакомое лицо: его Сонечка. Да!.. Это была она!..

– Я хотел написать её такой!.. Вы меня понимаете?.. Именно такой!.. Но так и не смог… Поначалу я решил про себя: всё, допрыгался! Сначала галлюцинации, а кончится всё самой заурядной "психушкой". Отвернулся, выпил водки и снова посмотрел на букет… Но что это?!.. Сонечка не исчезала!.. Наоборот, лик её становился всё яснее и чётче… Она смотрела прямо на меня!.. Сердце моё сжалось от невыносимой боли!.. Мне хотелось кричать, выть!.. Почему?!.. За что?!.. Её нет, а я всё ещё жив!.. Это несправедливо!.. Так не должно быть!.. Не должно!.. А в ответ… Нежная, чуть заметная улыбка тронула её губы, и я отчётливо услышал… Честное слово, услышал! Она тихо сказала мне: "Не надо плакать… Я здесь… Я с тобой…" – он испуганно взглянул на Павла. – Вы не смеётесь?.. Спасибо… И в самом деле, когда мне становилось плохо, так плохо, что хоть волком вой, а это случалось со мной частенько, она приходила ко мне, и всякий раз после нашей встречи на душе становилось просторней и легче, – на глазах у него показались слёзы. Иннокентий Олегович вытер их тыльной стороной ладони и, виновато улыбнувшись, добавил: – Не обращайте внимания… Старики в конце жизни становятся слишком сантиментальными… Прошу покорно извинить…

Потом встряхнувшись, словно сбросив с измученной души тяжёлый груз воспоминаний, он опять улыбнулся, только на этот раз гораздо спокойней.

Троицкий украдкой вновь взглянул на сирень… Увы!.. Как ни напрягал он зрение, как ни пытался среди пушистых цветов отыскать женское лицо, ничего у него не получилось.

– И вот долгих шестьдесят лет я живу на этой земле один… Совершенно один… – продолжил старик, успокоившись. – И с тех пор никто… Вы понимаете, никто ни разу не видел Сонечкиного лица среди этих цветов сирени. Вы первый!.. И это замечательно!.. А то я уже начал бояться: вдруг мне это только чудится. Согласитесь, не очень приятно сознавать, что ты подвержен зрительным галлюцинациям, какими бы приятными они ни были. Но вы ведь тоже её увидели?..

– Увидел, – признался Павел.