Доктор Данил Иевлевич Фунгаданов фон Гаден, крестившись по греческому обряду, получил имя Степана (Стефана). Он, как видно из его докторскаго диплома, выданнаго ему русским правительством, выехал в 1656 г. из Польши к царю послужить лекарем. «И со 164 г. по 175 г. служил тем чином в Аптекарских палатах верою и правдой». В 1667 году он крестился с женой, ещё будучи лекарем; в этом же году за свою верную лекарскую службу он был пожалован в «поддокторы… и служил наипаче прежнего», за что в августе 1672 г. получил диплом начин[ающего] доктора, в котором отмечено: «жалованной грамотой об нём, Стефане Иевлевиче, свидетельствуем, что он в дохтурском и во всяком лекарственном учении достаточно навычен и дохтурской чести достоин». Этот доктор пользовался громадным влиянием при дворе. Его сын Гавриил учился у Симеона Полоцкаго, а потом отец отдал его в 1678 г. для учения в Аптекарский приказ.
Доктора Данила Фон Гадена и лекаря Гутменша побили за то, что якобы они государя не хотели прямо лечить, не рассудив, что болезнь была неизлечимая. И оному и то в вину причли, что у него в доме нашли скелет костей человеческих, который ему для лучшего знания был нужен.
Этот аптекарь Яган (Иван) Гутменш за свое «прилежное радение в лечении всяких чинов людей» был пожалован ц. Феодором «быть в Новой аптеке чину в инспекторах», а в 1682 г. он же вносится в списки докторов.
Царица отправилась с царевной в церковь «Спаса за Золотой Решеткою» и приказала привести туда Ивана. Иван Нарышкин вышел из своего закоулка, причастился Св. Тайн и соборовался. Софья изъявляла сожаление о его судьбе и сама дала царице Наталье образ Богородицы, чтобы та передала своему брату. «Быть может, – говорила Софья, – стрельцы устрашатся этой святой иконы и отпустят Ивана Кирилловича».
Началось страшное прощание сестры с братом, которого вели на мучительную смерть. Это прощание некоторым показалось очень долго. Перетрусившийся старик, князь Яков Никитич Одоевский, не мог выдержать, стал торопить царицу: «Сколько вам, государыня, ни жалеть, а всё уже отдать придётся; а тебе, Ивану, отсюда скорее идти надобно, а то нам всем придётся погибнуть из-за тебя».
Тут и царевна Софья начала говорить царице Наталье: «Никоим образом нельзя тебе избыть, чтоб не выдать Ивана Кирилловича Нарышкина. Разве нам всем пропадать из-за него?».
Не будучи в состоянии дольше скрывать его, она [царица Наталья] вывела его вместе с царями и царевнами, держа в руках иконы и полагая в них надежду на избавление брата от смерти, как и отца. Но стрельцы, не оказав никакого уважения иконам, схватили Нарышкина за волосы (так как они у него были длинны) и отвели его во двор Лыкова. В то же время был схвачен и лекарь Даниил на Кукуе между немцами, одетый в странническую одежду. Их обоих отдали трём палачам, которые били кнутами их так, что ребра трещали. Лекаря допрашивали: «Ты ли отравил царя?». А Нарышкина: «Ты ли хотел убить царевича Иоанна?», но ни тот, ни другой не сознались.
Это было утончённой жестокостью с их стороны, чтобы сделать смерть более мучительной. Ивана Нарышкина пытали первого, и хотя его страшно истязали, он не отвечал ни слова.
…Нарышкина с насмешками вывели и спрашивали: «Как ты осмелился брать во дворце царскую порфиру и примерять? Не хотел ли ты сделаться царём?». И, ставши вокруг него с копьями, дали ему свободного пространства две сажени, говоря: «Если перепрыгнешь это пространство и после наказания кнутом будешь ещё жив, то мы тебя отпустим». Когда же он хотел перепрыгнуть, они с обеих сторон подхватили его на копья и разрубили на части.