Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

«Известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения». И затем о Сталине: «Тот грузин, который пренебрежительно швыряется обвинением в „социал-национализме“ (тогда как он сам является настоящим и истинным не только „социал-националистом“, но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности, потому что ничто так не задерживает развития и упроченноcти пролетарской классовой солидарности, как национальная несправедливость <…> Вот почему в данном случае лучше

пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить

».

Написано это «Письмо о национальности или „автономизации“» в последние дни 1922 года (практически одновременно с предложением об увольнении Сталина с поста генсека), а 16 апреля 1923-го, в канун открытия XII съезда, Л. Фотиева передала его в политбюро, после чего текст был зачитан «по делегациям» съезда. Сталин сразу вступает в слабо завуалированную полемику с автором. Пользуясь его болезнью, он на съезде энергично оспаривает ленинскую позицию по национальному вопросу (продиктованную, как сказано, не принципиальными, а тактическими соображениями[487] и «интернационалистским» упованием на мировую революцию). Этой компромиссной позиции, одобренной лишь незначительным меньшинством делегатов, он вообще придает случайный или второстепенный характер: «То, что у тов. Ленина является оборотом речи в его известной статье, Бухарин превратил в целый лозунг». Как всегда со времен Лондонского съезда, Сталин отождествляет заводской пролетариат с географическим и промышленным центром Великороссии, противопоставленной мелкобуржуазным и крестьянским инородческим окраинам: «А между тем ясно, что политической основой пролетарской диктатуры являются прежде всего и главным образом центральные районы, промышленные, а не окраины, которые представляют собой крестьянские страны. Ежели мы перегнем палку в сторону крестьянских окраин, в ущерб пролетарским районам, то может получиться трещина в системе диктатуры пролетариата. Это опасно, товарищи». Следует прямое обыгрывание ленинского упрека:

Нельзя пересаливать в политике, так же как нельзя недосаливать.

Почти открыто оспаривая ленинский тезис о том, что «национальная несправедливость» подрывает дело рабочего класса, Сталин очень эффективно приспосабливает мифическую диктатуру пролетариата к имперско-реставраторскому курсу, решительно поддержанному съездом. Если Ленин подразумевает дальнейшие перспективы всемирной «пролетарской солидарности», то Сталин предпочитает говорить о наличной диктатуре пролетариата — преимущественно русского, как мы знаем, — т. е., по сути, о национально-государственных интересах новой России:

Следует помнить, что, кроме права народов на самоопределение, есть еще право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему праву подчинено право на самоопределение. Бывают случаи, когда право на самоопределение вступает в противоречие с другим, высшим правом — правом рабочего класса, пришедшего к власти, на укрепление своей власти. В таких случаях, — это нужно сказать прямо, — право на самоопределение не может и не должно служить преградой делу осуществления права рабочего класса на свою диктатуру. Первое должно отступить перед вторым. Так обстояло дело, например, в 1920 году, когда мы вынуждены были, в интересах обороны власти рабочего класса, пойти на Варшаву.

«Оборона», как видим, получает весьма диалектическое выражение, предвещающее все дальнейшие оборонительные акции Советского государства.