Читаем Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты полностью

Чрезвычайно сложна современная жизнь! Она сплошь пестрит разными классами и группами: крупная, средняя и мелкая буржуазия; крупные, средние и мелкие феодалы; подмастерья, чернорабочие и квалифицированные фабрично-заводские рабочие; высшее, среднее и мелкое духовенство; высшая, средняя и мелкая бюрократия; разнородная интеллигенция и другие подобные группы — вот какую пеструю картину представляет собой наша жизнь!

В этой «пестрой картине» (где отсутствуют забытые Сталиным крестьяне), составленной из сплошных триад, развертывается затем обычный его переход к резким бинарным оппозициям типа «либо — либо»: «Но очевидно также и то, что чем дальше развивается жизнь, тем резче эта сложная жизнь делится на два противоположных лагеря — лагерь капиталистов и лагерь пролетариев», между которыми разгорается, конечно, непримиримая борьба. Так и называется эта жизнелюбивая статья — «Классовая борьба». Свой трактат «Анархизм или социализм?» он открывает соединением тех же понятий — жизни и классовой борьбы. Но даже безотносительно к классам, «жизнь» у Сталина обычно тождественна «борьбе» — термин, который Волкогонов считал центральным для сталинского миросозерцания[521]. Вот типичный пример такого стяжения понятий: «Борьбу

с экономическим террором требует сама жизнь, сильная, развивающаяся жизнь» (1908). Статьи, написанные после освобождения из Туруханской ссылки, тоже соединяют в себе эти категории: так, крестьян «сама жизнь толкает на путь революционной борьбы». В этом сближении неугомонный активизм хищного кавказского эпоса санкционируется марксистской диалектикой.

Борьба и сама по себе равнозначна диалектике, т. е. вечной войне противоречий, которая, в свою очередь, сводится к органическим процессам. Жизнь, пишет Сталин в работе «Анархизм или социализм?», «находится в вечном движении, в вечном процессе разрушения и созидания. Поэтому в жизни всегда существуют новое и старое, растущее и умирающее, революционное и контрреволюционное»; «всякое жизненное явление имеет две тенденции: положительную и отрицательную». (Равновесие, временное тактическое перемирие «тенденций» соответствует семантическому статусу нейтральных, а затем поляризирующихся понятий в сталинской стилистической системе.)

И тот же биологизм пропитывает сталинские представления о партии: «Как всякий сложный организм состоит из бесчисленного количества простейших организмов, так и наша партия, как сложная и общая организация, состоит из множества районных местных организаций» («Класс пролетариев и партия пролетариев», 1905). Партия, повторяет он гораздо позднее, нагнетая почвеннические тавтологии, является «организацией пролетариата, живущей живой жизнью

, разрушающей старое и творящей новое» («О задачах партии», 1923). Однако и история самой партии, управляемая этим ключевым принципом, «есть история борьбы противоречий внутри этой партии, история преодоления этих противоречий и постепенного укрепления нашей партии на основе этих противоречий» (1926). Внутрипартийная органика тоже поддерживается самообновлением и уничтожением старых, отработанных клеток.

Наша партия, — говорит он на XV съезде, рассуждая о победе над оппозицией, — есть живой организм. Как и во всяком организме, в ней происходит обмен веществ: старое, отживающее, — выпадает (аплодисменты), новое, растущее, — живет и развивается. (Аплодисменты.) <…> Так росла наша партия. Так будет она расти и впредь (1927).

В самом деле, именно так она и продолжала «расти», все более приближаясь к энгельсовскому видению жизни как способа существования белковых тел. Почти все, кто аплодировал «обмену веществ», через десять лет сделались его очередной жертвой. Литературным выражением этого финала явилось, как известно, создание «Краткого курса» по истории обновленной ВКП(б), куда Сталин включил изложение исторического и диалектического материализма: жизнь есть состояние «непрерывного обновления и развития». Немного позже, через два года после Большого террора и явно подытоживая его результаты, он распространил этот принцип на все вообще советское общество; оказывается, стихийный процесс органического развития следует всячески стимулировать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное