Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

Сам Сталин, как обычно, действовал одновременно и внутри этого циклического процесса, и извне — как бы со стороны регулируя его амплитуду, наращивая или убавляя ритмы вибраций. Но на любом повороте он стремился представить кадровый «голод», всю свою каннибальскую политику как волю народных «масс», волю социальной земной толщи Советского Союза — даже тогда, когда речь шла об истреблении самих этих масс. С одной стороны, утверждает он, «массы сами хотят, чтобы ими руководили»; рабочие, требуя единоначалия, «то и дело жалуются: „нет хозяина на заводе“». С другой — начальство во всем зависит от расположения или враждебности подчиненных. Уже в полемике с Рафаилом Сталин говорит, что такая могучая партия, как большевистская, «не вытерпела бы и одной недели… военного режима и приказного строя»; «она мигом разбила бы его и поставила новый режим». В противном случае в ней процветала бы «аракчеевщина», которую тщетно пытаются насадить зазнавшиеся вельможи вроде Зиновьева (сталинская речь на августовском пленуме 1927 года) и которую сумели внедрить, например, в советскую науку ставленники властолюбивого Н. Марра («Марксизм и вопросы языкознания», 1950)[581]. Это касается и страны в целом, всего государственного строя: «Хороша была бы Советская власть, если бы она привела сельское хозяйство к деградации… Да такую власть следовало бы прогнать, а не поддерживать. И рабочие давно бы прогнали такую власть» (1928) — как прогнал бы советское правительство и «поставил бы другое» русский народ

[582], если б не обладал «ясным умом, стойким характером, терпением» и «верой» в свое руководство (1945).

При всех скидках на эту смехотворную демагогию, необходимо признать, что простой человек из социальных низов при Сталине порой мог найти управу на свое начальство, на тех или иных представителей правящей касты, которыми вождь жертвовал без малейшего сожаления. С готовностью «поднимая ярость масс», как он выразился на VIII съезде ВЛКСМ, Сталин завоевывал их преданность. Многие любят его до сих пор.

Молодой подземный легион

Возможно, что поощрявшееся им пожирание партийных ветеранов хищной юной порослью соприродно любой революции — начиная с Французской, — и возможно, что всякий раз оно подсознательно инспирировалось вегетативно-языческими импульсами, идущими на смену отвергнутым конфессиям. Не вдаваясь в рассмотрение этой безбрежной темы, я ограничусь тем, что сошлюсь на «культурную революцию», проведенную Мао Цзэдуном в аграрнейшем Китае для истребления старшего поколения руками молодежи. Грешников карали именно сельскохозяйственным трудом. Иными словами, их возвращали к земле, к ее врачующей и регенерирующей стихии. Но вдохновляющим прецедентом для Мао служила, видимо, сталинская карательная практика.

В XX столетии агрессивный культ молодежи отличал общества, соединявшие авангардистский порыв с очень прочной и неизбывной аграрной традицией, — нацистскую Германию, связавшую индустриальную мощь с почвеннической архаикой, и особенно отсталую сельскохозяйственную Италию, бурно ускорившую свое технологическое развитие при Муссолини. Все же, несмотря на некоторые яркие исключения, в обеих странах весьма почтительно относились соответственно к фашистским ветеранам и нацистским «старым борцам». И уж тем более, за вычетом «чистки Рёма», никто не занимался избиением своих «старых кадров» ни в рейхе, ни, само собой, в фашистской Италии (которая на фоне ленинско-сталинской России вообще предстает какой-то утопией человеколюбия). Такие акции всегда оставались прерогативой коммунизма.

В дни сталинского Большого террора один из зарубежных наблюдателей, меньшевистский долгожитель Дан писал: