Читаем Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты полностью

Зададимся вопросом — кому понадобилась? На первый взгляд, той самой «судьбе», существование которой Сталин — в беседе с Людвигом — отрицал, но которая обычно выступала в большевизме в таинственном амплуа некоей полуперсонифицированной буржуазно-демонической силы. Между тем мотив «жертвы» получит другой смысл, если вспомнить известные медицинские обстоятельства скоропостижной кончины красного полководца, наступившей при энергичном содействии генсека:

Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и просто спускались

в могилу. К сожалению, не так легко и просто поднимаются наши молодые товарищи на смену старым.

Словом, довольно счастлив я в товарищах моих.

Но откуда тогда «поднимаются» эти молодые товарищи? Конечно же, из самой «могилы» — из земной утробы, где, согласно архаическим представлениям, обретаются духи или эмбрионы всех живых существ[584], включая боевых сподвижников Фрунзе. В 1920‐м Сталин превозносит большевистских «неутомимых работников», которые «чуть ли не в один день подняли из-под земли Красную Армию».

В его аграрно-аппаратных циклах, в нескончаемом коловращении кадровой протоплазмы есть что-то и от самой элементарной — вегетативной — формы бессмертия. Быть может, именно в этом ключе понял Сталин историю, которую спустя много лет поведал ему Мао Цзэдун, рассказывая о гражданской войне в Китае: «Оказавшись в окружении, бойцы не сдавались, следуя призыву командира: „Не взирать на трудности, не страшиться испытаний, смотреть на смерть как на возвращение“. Сталин долго пытался уяснить смысл „возвращения“. Мао терпеливо объяснял, что в данном случае иероглиф „возвращение“ означает презрение к смерти как форме возвращения к своему первосостоянию, т. е., пожалуй, неисчезновению как материи. Сталин, проницательный собеседник и внимательный слушатель, отметил не только бесстрашие, но и мудрость командира»[585]

.

Прежние, подпорченные кадры уходят на перегной, а новые вырастают вместе со злаками: «Заготовительная кампания явилась проверкой всем нашим организациям <…> облегчив им очищение от переродившихся элементов и вытянув вверх новых, революционных работников» («Первые итоги заготовительной кампании», 1928). «Людей надо заботливо и внимательно выращивать, как садовник выращивает облюбованные плодовые деревья», — говорит он через несколько дней после убийства Кирова, уже готовясь к всесоюзному лесоповалу. Но и сама эта террористическая чистка спускается в те же подпочвенно-вегетативные слои: «Бывает, что срубили дерево, а корней не выкорчевали: не хватило сил. Из этого и вытекает возможность восстановления капитализма в нашей стране» (Доклад «О правой опасности в ВКП(б)»). Подобно тому как «соки хозяйственной жизни нашей страны прут вверх с неудержимой силой», молодые кадры «прут вверх до того стремительно» (говорит он на XVIII съезде), что теснят стариков. Но те вовсе не желают потесниться. Препятствием для роста служит косность начальства, его окостенелый бюрократизм, который, как любит он говорить, «держит под спудом колоссальные резервы, таящиеся в недрах нашего строя». Это обвинение среди прочего содержится в его предисловии к брошюре Е. Микулиной «Соревнование масс» (1929), которую он расценил как хтоническую весть «о тех глубинных процессах

великого трудового подъема, которые составляют внутреннюю пружину социалистического соревнования». Мы уже говорили в 1-й главе, что лживая книжка Микулиной вызвала резкие нарекания; но Сталин предпочел защитить журналистку, выставив ее чуть ли не олицетворением этих пробуждающихся сил, подавляемых литературными «вельможами». Ср. в его ответе Кону:

У нас имеются сотни и тысячи молодых способных людей, которые всеми силами стараются пробиться снизу вверх <…> Одна из наших задач состоит в том, чтобы пробить эту глухую стену и дать выход молодым силам, имя которым легион.

В устах бывшего семинариста это демонологическое определение удачно гармонировало с языческим характером высвобождаемых им тектонических масс. Последние могли ассоциироваться у него, в частности, с универсальным образом матери-земли; отзвук этих представлений угадывается в заметке о Микулиной[586] и в его речи на I съезде колхозников-ударников: «Женщины в колхозах — большая сила. Держать эту силу под спудом значит допустить преступление».

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное