Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

В 1940‐м, поучая Авдеенко, Сталин заметил: «Я бы предпочел… манеру Чехова, у которого нет выдающихся героев, а есть „серые“ люди, но отражающие основной поток жизни»; «У нас в партии тоже есть середняки <…> Все мы были середняками»[163]. С этим можно сопоставить и другие, несколько более ранние его высказывания. После красноармейского ноябрьского парада в 1937 году на праздничном обеде у Ворошилова он сказал: «Известно, что Троцкий после Ленина был самый популярный в нашей стране. Популярны были Бухарин, Зиновьев, Рыков, Томский. Нас мало знали, меня, Молотова, Ворошилова, Калинина. Тогда мы были практиками во времена Ленина, его сотрудниками. Но нас поддерживали средние кадры, разъясняли наши позиции массам. А Троцкий не обращал на эти кадры никакого внимания. Главное в этих средних кадрах». Согласно записи Р. Хмельницкого, генсек тогда заявил, что главное — это середняцкий «костяк в партии, основа основ» — и перенес те же предпочтения на армию, напомнив, что в отличие от Троцкого, который в годы Гражданской войны выдвигал «отборных генштабистов», перешедших, однако, к противнику, он предпочитал опытные, надежные «унтер-офицерские кадры и подпрапорщиков». Затем вождь предложил выпить «за здоровье середняка во всех областях народного хозяйства и военного дела!»[164]

. Тост был предельно актуален: полным ходом уже шло истребление командного состава РККА, который он и надеялся заменить этим «основным костяком».

Именно за среднее, промежуточное звено, выпадающее из всех дихотомий, Сталин ведет изнурительную борьбу, добиваясь его дифференциации и привлечения большинства на свою сторону. Тут открывается широчайшее поле для лавирования и тактических уловок, дробления и рассеивания противников. Во внутрипартийной сваре он, в общем, придерживается той же последовательности действий, которую постоянно приписывал самой логике политических событий, утверждая, что

размежевка между двумя крайними лагерями будет расти, что средний лагерь будет ввиду этого таять, освобождая демократически настроенных в пользу социал-демократов (1913).

Разношерстная армия блока неминуемо будет таять, отходя частью назад, к кадетам, частью — вперед, к нашей партии (1917).

Стихийный, казалось бы, процесс расслоения управляется и стимулируется обоими противоборствующими лагерями. Так, например, реакция стремится «привлечь на свою сторону нейтральную массу и, таким образом, вызвать разброд в стане противника» (1906). Но и «пролетариат не может даже мечтать серьезно о взятии власти, если эти [средние] слои по крайней мере не нейтрализованы, если эти слои не успели еще оторваться от класса капиталистов»[165]

(«Октябрьская революция и вопрос о средних слоях», 1923). Аналогичную тактику он в 1926 году рекомендует лидерам Гоминьдана касательно их неблагонадежных политических партнеров и сам придерживается этой схемы по отношению к советским техническим «спецам», проповедуя «политику разгрома активных вредителей, расслоения

нейтральных и привлечения лояльных». Ср. раздвоение партийного «болота», к которому апеллируют конфликтующие стороны в ходе дискуссии: «В результате болото вынуждено самоопределиться, несмотря на всю его инертность. И оно действительно самоопределяется в результате этих апелляций, отдавая одну часть своих рядов оппозиции, другую — партии и переставая, таким образом, существовать как болото»[166].

Нейтрализацию Сталин понимает при этом очень своеобразно. Рассуждая в 1923 году о большевистском поэтапном расслоении крестьянства — сперва «вместе со всем крестьянством», потом с беднейшим «при нейтрализации среднего крестьянства» и, наконец, против кулаков «вместе с беднотой, при прочном союзе с середняком», — он между делом уточняет: «А что значит нейтрализация среднего крестьянства? Это значит — держать его под политическим наблюдением пролетариата, не доверять ему и принимать все меры к тому, чтобы оно не вырвалось из рук».