Письма, 1926-1969

В Вашей работе начинает формироваться – и после теряется в социологии и психологии (ни в коем случае не стоит от них отказываться, но в вышеупомянутом случае стоит обратить на это особое внимание) – ее категоричность (например, Финкенштейн⁸: такая любовь случается лишь однажды и никогда не может повториться), качество ее персонального влияния, цельность ее взглядов, осведомленность о скрытом, безвременное во временном, все то, для чего иудейство, – лишь прикрытие и повод.

Ваша книга может натолкнуть на мысль, что человек, будучи евреем, не может жить достойно. Безусловно это невероятно тяжело, если еврей не благочестив и не исповедует веру предков. Но все может получиться, как своим примером продемонстрировал Спиноза: отречение от иудейской веры синагог и догм, отказ обратиться в христианство, взгляд на мир sub quadam specia aeternitatis и 

amor intellectualis, с любовью и милосердием к людям и самому себе. В той работе Вы отрицали эту возможность, ссылаясь на Робинзона, но Вы признаете ее сегодня, опираясь на Ноя. Рахель – не Спиноза, но она жила в непреодолимом непокое на пути к его достижениям, ее жизнь была богаче и полнее, чем жизнь Спинозы, хоть она и не смогла однозначно сформулировать свои взгляды, ее открытая душа была ясна и глубока, даже без подаренного философией покоя.

Некоторые недоразумения легко исправить, например, с. 105: антисемитизм «супружеской четы Арним»⁹. Беттина, несмотря на омерзительные взгляды своего мужа, написала один из прекраснейших текстов о еврейском вопросе¹⁰

, в ней никогда не было антисемитизма. То, как Вы изображаете Гумбольдта¹¹, кажется мне почти гротеском.

Но книга была написана до того, как в Вашей жизни появился Генрих Блюхер. Вероятно, работа с Рахелью помогла Вам открыть душу и взор и взглянуть на Ваш новый жизненный путь, который ничем не похож на путь Рахели. Но сегодня Вы могли бы, полагаю, на секунду забыть о еврействе Рахели и показать преимущественно всеобъятность ее души. Не стоит умалять требования христианского мира к евреям и все разочарования, ошибки, заблуждения, к которым они привели. Не стоит умалчивать и о том, как это было важно для Рахели. Ваше изложение демонстрирует то, чего с такой показательной ловкостью избегает Дильтей¹², когда пишет: «Ужасает страсть, с которой Рахель в интимной переписке обречена на судьбу еврейки и чувствует себя отверженной»

¹³ (кстати: точно так же Дильтей «ужасался», когда его дочь хотела выйти замуж за еврея ((Миша¹⁴)). Луйо Брентано¹⁵

рассказывал мне о своих возбужденных беседах с Дильтеем, именно его заслуга в том, что Дильтей сдался). Но это не главное. Важно, что Рахель была человеком, освобожденным Просвещением, иногда шла по непроходимым тропам, завершавшимся тупиками, но в то же время оставалась на истинном пути, несмотря на поражение.

Теперь о публикации. Это столь значимая работа, что публикация совершенно необходима. Я не принуждаю Вас лишь потому, что хочу, чтобы Вы представили общественности свое независимое мнение в отношении еврейского вопроса, а опубликованный текст, посвященный этой теме, сохранился на века, кроме того, я хотел бы, чтобы Вы не были несправедливы по отношению к Рахели и Просвещению, в конце концов, самое главное: единственно подлинное «еврейство», которое, не осознавая собственную историчность, кажется настолько уникальным исторически, должно стать очевидным в фигуре Рахели, при этом не стоит называть ее еврейкой, что всегда кажется двусмысленным. В любом случае Вы должны, на мой взгляд, еще доработать книгу перед печатью, уточнить, отредактировать некоторые пассажи, возможно, дополнить текст подробной хронобиографической таблицей. Если Вы хотите ее опубликовать, я с удовольствием посоветую ее Пиперу, искренне и обоснованно (хотя в этом и нет необходимости, поскольку Пипер и без моего участия весьма Вас ценит).

Возьмется ли за нее Пипер, конечно, мне неизвестно. Главный вопрос для издателя состоит в том, интересуют ли подобные темы – проблемы внутренней жизни и тонкие суждения – современных покупателей в Германии. Ваша книга в ее нынешнем виде – сокровищница для антисемитов, но это вряд ли повредит или поможет продажам. Ваши эссе для Ламберта Шнайдера кажутся мне несравнимо более интересными для современного мира. Возможно, у Пипера их ждал бы больший успех. Ламберт Шнайдер ничего не понимает в рекламе. Коммерческая судьба Ваших текстов всегда вызывает сочувствие. Мы об этом не знали, когда прежде публиковались у него. Мой «Вопрос о виновности» почти пропал из виду по той же причине.