Письма, 1926-1969

Это не письмо, лишь поздравление с Новым годом и пожелание всего самого, самого лучшего. У нас все идет своим чередом. Я закопалась в работу, очень довольна, что в ближайшее время нет необходимости выходить на службу. Генрих (был) сильно утомлен – Новая Школа и колледж. Но все хорошо. Меня несколько страшит грядущий семестр, ведь он будет дома лишь три дня в неделю и из этих трех еще один будет проводить на лекции в Новой Школе.

Сейчас каникулы и у нас много гостей. В политическом отношении все хуже некуда. Не хочу писать об этом. После долгого молчания о себе дал знать Хайдеггер¹. Он рассказал о Вашем письме² и о том, что не знает, как ответить, все еще надеется на разговор.

Дорогой Почтеннейший, берегите себя!

От всего сердца

Ваша

Ханна

1. После визита Х. А. к Хайдеггеру во Фрайбург в начале февраля 1950 г. возобновилась их переписка, прервавшаяся в 1933 г. Упомянутое Х. А. письмо Хайдеггера написано 15 декабря 1952 г.

2. Имеется в виду письмо от Я. Хайдеггеру от 24 июля 1952 г.

140. Ханна Арендт Карлу ЯсперсуНью-Йорк, 19 февраля 1953

Дорогой Почтеннейший,

Я представляю, что уже понедельник и я уже оказалась в Вашем доме, который так мне дорог и так хорошо знаком, и на пару минут я могла бы остаться наедине с Вами и свободно, в живой беседе, выразить все то, что кажется глупым и высокопарным в письмах.

Хочу поблагодарить Вас за 70 лет Вашей жизни, за Ваше существование, оно одно заслуживает благодарности, за годы юности в Гейдельберге, когда Вы были моим наставником, единственным, которого я признавала, за радость и облегчение, которые принесло воспитание на свободе. Я никогда не забывала, что и весь мир, и Германия, какими бы они ни были, это мир, в котором Вы живете, и страна, что взрастила Вас.

Я хочу поблагодарить Вас за Вашу дружбу, Вы знаете, как я ей дорожу. Это столь великий дар именно потому, что другого дара – одного Вашего существования – уже было бы достаточно.

Мне с трудом даются пожелания, поскольку все, чего я желаю Вам, я желаю и себе самой. Будьте здоровы, живите до глубокой старости (на восьмидесятый я обязательно приеду!), сохраните силы, чтобы до конца жизни сохранить покой. Я желаю Вам, чтобы мир почитал Вас так же, как Вас почитаю я, потому что чувствую, без лишней торжественности на это способен каждый. Та часть мира, что почитает Вас, озарена светом, которым Вы освещаете все вокруг себя.

На Ваше последнее письмо отвечать сегодня я не стану. Но мне кажется, я могу пообещать, что не перестану быть немкой в Вашем понимании, то есть я ни от чего не смогу отречься: ни от Вашей Германии, ни от Германии Генриха, ни от традиций, в лоне которых я выросла, ни от языка, на котором я мыслю и на котором написаны самые дорогие моему сердцу стихи. Я не стану обманом претендовать ни на еврейское, ни на американское прошлое.

Генрих в Барде, завтра или послезавтра обязательно напишет Вам пару строчек. Он отправил Вам конверт с Сезанном¹, а я, чтобы подпортить торжество, отправила пару галстуков. Надеюсь, все придет вовремя и с таможней не будет хлопот.

Передайте сердечный привет Вашей жене. Это важный, замечательный день для нее, как бы я хотела помочь ей с мытьем посуды или с чем-нибудь еще!

С почтением, благодарностью, дружеским приветом

Ваша

Ханна

1. Cezanne. 10 Water Colors. Washington, 1947.

141. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 3 апреля 1953

Дорогая Ханна!

Как я Вам благодарен! За Ваше любезное письмо, за Вашу великолепную статью в юбилейном сборнике¹ – и за пожелания от Вашего мужа и чудесные акварели Сезанна (я с наслаждением рассматриваю их прямо сейчас, лежа на шезлонге, под рукой у меня специальная тумба для чтения, сконструированная моим старательным племянником²) – и за Ваши галстуки. Сегодня я впервые повязал один из них и сразу решил Вам написать. Велика ли опасность, что этот галстук для Вас и для Америки станет моим поводком? Я смирюсь с этим. Галстуки прекрасного качества. Они очень мне нравятся, и я рад этому расточительству, которое в Вас так меня поражает, несмотря на то что мне оно совершенно несвойственно.

Прочитав Вашу статью я сразу подумал: завершенность и истина. Основная идея Вашей книги, нет, сама основная идея изложена в яснейшей форме. Я счастлив, что она включена в юбилейный сборник, который посвящен мне и который стал мне по-настоящему дорог (за некоторыми незначительными исключениями, о которых я не говорю). Что Вы скажете о книге в целом?