Письма к Безымянной

Несколько секунд Людвиг думает, что это какая-то ошибка, иллюзия – например, голосом Карла шепчут фантомы. В следующий миг осознание бьет с силой: нет, это губы Карла шевелились; нет, это он теперь глядит так безнадежно, цепляясь за локоть; нет, это его глаза вспыхнули, стали мокрыми, и это особенно заметно на фоне покрасневших щек.

– Зачем, – сипло, невопросительно повторяет Людвиг. – Зачем. – Собравшись, он берет Карла за плечо уже мягче, вглядывается в него как можно ласковее. – Боже… да что случилось, мой мальчик? У тебя там неприятности? Что на тебя нашло, что…

– Не зови меня так! – Карл дергается не слишком сильно, но вырывается легко и затравленно озирается. – Не зови, я люблю тебя, нет, правда люблю, но я… я!

Слов, похоже, нет, речь он не готовил. Он хватает ртом воздух раз, другой, отступает – и просто сползает по стене ближайшего здания, какой-то обувной лавки, на мостовую, закрывает лицо руками. Фигурка его в дорогом рединготе, в блестящих туфлях, с напомаженными локонами кажется хрупкой и нереальной, ожившей иллюстрацией лоска и отчаяния одновременно. Людвиг приближается осторожно, встает над ним. Он испуган настолько, что не решается ни опуститься, чтобы быть вровень, ни попытаться поднять Карла силой. Тот не плачет, нет – просто сидит, сжавшись, уткнувшись в колени. И дышит так же судорожно и хрипло, как…

– Ты нормально себя чувствуешь? – с дрожью спрашивает Людвиг. Лицо умирающего брата оживает перед глазами. – Ты…

– Я чувствую себя ужасно. – Карл смотрит сквозь пальцы, опять горько усмехается. – Ужасно, дядя, прости, я понимаю, как скверно слышать это после всего в меня вложенного. Но я… я… – Он снова запинается.

– Что? – Людвиг немного наклоняется. – Да что, скажи же мне? Ты заболел?

Он едва перебарывает порыв – начать щупать Карлу лоб, проверять пульс. Это один из тайных его страхов – что судьба Каспара повторится. Как бы Карл, такой хрупкий, не надорвался, как бы не лишился жизни. Людвиг ведь не простит себя. А особенно невыносимо бояться этого сегодня, после Сальери. И Людвиг ждет. Ждет, молясь не услышать «Я умираю».

– Я живу не свою жизнь, – наконец тихо откликается Карл. Глаз он не прячет. – Не свою, мне не нравятся языки, я правда не понимаю, чем и зачем забиваю голову, я…

Возможно, горе из-за Сальери и страх, что Карл болен, притупили все прочие чувства. Гнева, разочарования – ничего нет, лишь недоумение. Что? Онемев, Людвиг пытается вспомнить минувший год, ищет хоть одно упущенное свидетельство недовольства. Что было? Карл с удовольствием переехал на съемную квартиру. Что было? Он все сдавал, не блестяще, но все же. Что было? Он ходил на пирушки и по-прежнему пожимал плечами в ответ на «Чем займешься после окончания?», отшучивался: «Я еще мало отучился!» Что еще? Каждый раз обмотанная влажной тряпкой голова. Страницы книг, которые не перелистывались. Пустые листы, где в лучшем случае велись беседы с дядей. Но ведь это… это обыденно? Карл и не склонен к учебному азарту.

– Подожди, ты же сам согласился, – тихо напоминает Людвиг. – Сам туда пошел. – Он словно защищается, вот только не понимает от кого.

– А что было делать? – Карл снова трогает щеки, мучительно кривится. – Что, если ты не предложил мне выбрать призвание самому?

– Не предложил? – Людвиг хмурится. Что-то в разговоре в корне неправильно, упущено; смутно маячит непонятный ему подтекст. – Неправда. Да, я сказал тебе про университет и предложил помочь туда устроиться, но прежде…

– Я же понимаю, я все о тебе понимаю, – с еще более странной интонацией обрывает Карл. – Понимаю, что тебе нужно, понимаю, почему я Карл Второй

. – Он выделяет два последних слова, чуть скалится, но тут же поджимает губы. – Во мне мало от отца, дядя. Но похоже, я донашиваю его проблемы, да? Когда стараешься, стараешься… но чей-то призрак вечно лучше. Я не в обиде, нет, поверь.

Людвиг так потрясен тирадой, что не может ответить – просто смотрит. На эти темные волосы, холеную кожу, пылающие глаза – да, да, вот сейчас Карл правда похож на Каспара, на потускневшую, но намного более ухоженную и красивую копию Каспара с комком такой же злости и обиды в груди. Он наконец-то узнаваем. Но это невыносимо.

– Я мало оправдываю твои надежды, понимаю, – продолжает Карл, качая головой. – Я скорее твой трофей, потому что мама – враг; ты рвешься сделать из меня человека, но у нас с тобой немного разные представления о людях. – Он медлит. – Да кто я такой, кто? Не музыкант, учусь со скрипом, где-то шатаюсь… – Снова он морщится. – Карл Второй, Второй и никак иначе, ему даже доверять не стоит, из него можно делать дурака, например притворяясь полной глухоманью…

– Притворяясь? – В потоке удается выхватить лишь это. Карл сжимает кулаки.

– Ты слышишь меня! – Он повышает голос. – Прямо сейчас ты меня слышишь, как же это возможно, а? И когда перестанешь, когда тебе будет удобно?!

– Я… – теряется Людвиг. Он не подумал об этом. – Нет, понимаешь, я…