Читаем Письма. Том III. 1865–1878 полностью

Теперь позвольте сказать нечто о себе. Здоровье мое, благодарение Господу, довольно удовлетворительно, и я, можно сказать, еще не чувствую немощей и припадков старческих. Но зрение мое видимо слабеет, так что мне все уже кажется в тумане, особенно в ясный день; и это не от какой-либо болезни, а по природе нашей (у меня дед и старшая сестра в мои годы были слепы); и судя по ходу ослабевания зрения моего, оно, полагаю, не прослужит далее 1868 года. Теперь моя забота: куда мне затем идти? где поместиться и провести остаток дней моих, с тем, чтобы вблизи себя иметь, кроме храма, и способы врачевания, и сына моего с семейством, разумеется, на службе, и удобство к воспитанию внуков и внучат моих. Здесь у нас, не говоря уже о Камчатской епархии (в коей один только монастырь, и то в Якутске), во всей Восточной Сибири нет такого места. С другими местами я совсем незнаком. Всего бы лучше поместиться в Москве. Но далеко, да и не высоко ли, особенно для сына моего (он не академик)? Впрочем, он был бы доволен за глаза и простым священническим местом, а при этом и я бы почел себя весьма довольным, если бы мог получить где-либо келью при храме. Если он будет иметь содержание, тогда мне достаточно будет собственно для себя и одной пенсии по ордену св. Александра Невского, на которую мне объявлено право с 1 мая сего года.

Владыко святый! довершите Вашу милость ко мне, прикажите или поручите кому-либо написать мне (Вас самих утруждать этим я уже не смею), могу ли я питать себя надеждою на помещение в Москву, и не иначе, как вместе с сыном моим. Когда я был в силах, я не хотел иметь его вблизи себя; но теперь мне становится нужною помощь родных. Наемники — всегда наемники, особенно у слепых.

Поручая себя и всю вверенную моему недостоинству паству мою святым молитвам Вашим, имею честь быть с сыновнею любовию и совершенною преданностию Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипастыря и Отца моего, нижайший послушник

Иннокентий, Архиепископ Камчатский

Декабря 7 дня,

1866.

Благовещенск

423. Димитрию Васильевичу Хитрову. 16 декабря

Возлюбленный мой о Господе Отец протоиерей Димитрий!

Отвечаю Вам на письмо Ваше от 21 октября, а мною полученное 10 декабря. Просьба Ваша по опеке мною будет пущена в ход. Но не так, как Вы хотите. Вы просите пометить ее 21 августа 1864 года (т. е. когда плыл по Алдану), пожалуй, и пометим; но что прикажете мне отвечать, если меня спросят — почему я держал у себя просьбу 2 года? Нет, что Вы хотите, а этого сделать нельзя. Не советую и Вам делать подобных вещей. Я могу сказать только и скажу, что просьба Ваша писана в мае 1864, а мною получена 10 декабря 1866 г. Пусть там судят и делают, как хотят, да и выйдет ли еще и пенсия-то, ибо в новых правилах ничего не сказано о пенсионерах Камчатской епархии.

Дай Бог, чтобы вышли пайки Колымским и прочим, но если и выйдут, то нескоро. Наверное, спросят Св. Синод, а он спросит меня, а я спрошу Вас, а Вы может быть, должны будете спросить Колымских, а, между тем, много воды утечет. А что нашлись ли деньги, украденные у о. Феоктистова? Дело о сенокосах я еще не получил. Теперь уже, конечно, Вы с деньгами: если не за старый год, то за новый получили уже. Все это происходит оттого, что наше Благовещенское училище не имеет еще своих штатов, иначе, нам нечего бы и переписываться с Вами.

Из Св. Синода нет ни слова ни о чем на мои послания, впрочем, на последнее (от 18 сентября) самое решительное-еще и не время ожидать ответа. Оно получится в С.-Петербурге не ранее последних ноября, и, следовательно, ранее 20-тых января нечего и ждать ответа.

Из Москвы мне пишут, что Вы хандрите (А. Н. Лажечникова). Что тут есть часть правды, я не сомневаюсь, потому что, и в самом деле, очень немного при Вас, пред Вами и около Вас такого, что бы возгревало сердце Ваше истинною радостью и утешением, а дрязг, сплетней, неприятностей — хоть лопатой греби. Но все это действует на Вас отчасти, я так думаю и не перестану думать; Господь не допустит Вас предаться совсем хандре, ибо Вы, во всяком случае, необходимы для Якутска. Не будь теперь там Вас, я не знаю, что бы там было.

О. Старец прислал мне длинное, предлинное письмо на о. Александра Попова: и такой он, и сякой. Я возвратил ему эту рацею с заметками карандашем и с заключением: пора и на покой, а то, пожалуй, можно и переслужить. Потрудитесь передать поклон всем, кто обо мне спросит. Господь с Вами и со всеми, Вам вверенными. Ваш вседоброжелательный слуга

Иннокентий, А. Камчатский

Декабря 16 дня

1866.

Благовещенск.

424. Димитрию Васильевичу Хитрову. 30 декабря

Возлюбленный мой о Господе Отец протоиерей Димитрий!

Письмо Ваше от 18 ноября до меня дошло 26 декабря, на которое и отвечаю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза