Планеты с тёмными именами (СИ)

Он тоже изменился: обычную его флегматичность сняло, как рукой. Он помолодел, сбросил десяток лет, стал бравым и азартным, заляпанное лицо выражало удовольствие, от прошлой его набыченности не осталось и следа - Иероним Босх сейчас определённо его не узнал бы. Питер зубоскалил от преизбытка нахлынувшего бытия. Закатав рукава с остервенелым видом, он тянул замусоленный канат, как будто это было делом всей его жизни. Он матерился самыми последними словами, яростно держа судьбу за толстый веревочный хвост.

И судьба к нему благоволила, чудовище на другом конце поддалось и мы, медленно выбираясь на сушу, протянули его на несколько метров в сторону. На берегу, неизвестно откуда взявшийся, задом сдавал, испускавший голубоватые клубы угару, трактор. Похожий на негра тракторист, сидя на железном коне, громко психовал в окружающую темноту. Питер, сотворив на ходу петлю, зацепил канат за фаркопп и трактор лёгким рывком дал натяжку. Канат выпрямился, как струна, и начал ходить ходуном: Умбр отчаянно сопротивлялся. Люди не сговариваясь, одновременно бросились к трактору, чтобы подсобить забуксовавшему в грязи механизму. На кокой-то момент всё замерло в абсолютном равновесии, баланс сил был почти идеальным, до последнего мгновения не было понятно кто кого. Но так продолжалось недолго, очень скоро тварь вконец обессилила и сдалась; её сдвинули с места, словно сорвали фундамент строящейся многоэтажки. Огромная масса тины пришла в движение, на берег хлынули, поднятые со дна, пласты белесого доисторического ила. Казалось что люди выворачивали из глубины неправильную тысячелетнюю корягу. Они выволокли её на мелководье, ещё сами не понимая что извлекли наружу.

Это был Умбр - чудо Природы, циклопический двадцатиметровый сом. Когда-то, лет пятьдесят назад, во время разлива, он заплыл сюда мелким вислоусым сомиком. Затока казалась ему морем-океаном, где можно было разгуляться, обетованной водой, кишащей всевозможной вкуснятиной. И сомик не зевал: сначала он глотал червей и подбирал падаль со дна этого мира, потом перешёл на тощих кошек и приблудных собак, впоследствии начал поглощать крупный рогатый скот и вот под конец испробовал сладкую человечину - мягкое детское мясцо. Он превратился в Умбра, когда произошёл этот качественный скачок сомик не вполне осознавал, он просто почувствовал себя властелином, могущим поспорить с самим человеком - рядом с ним обитала всякая шваль. Умбр рос, как на дрожжах, за десятилетия он разжирел, принял глобальные масштабы, стал одноособным владыкою этих мест. Ему был печально на вершине пищевой пирамиды, он с удовольствием пожирал себе подобных; затока трещала по швам от его заплывшего жиром могущества; здесь ему стало слишком тесно. В людях он больше не видел никакой опасности, человек был ему на один зуб. Представители человечества, вглядываясь в гнилое дно затоки, вздрагивали от ужаса, спинным мозгом чувствуя, что там в вековых отложениях гнилятины копошится нечто поистине мерзкое и ненасытное - сом-великан, сом-каннибал, сом-людоед.

И вот Умбра выкорчевали из болота. Сом гнулся всем телом на мелководье, словно участок газопровода стратегического значения. С него стекала придонная муть и сползали гнусные наслоения илистой слизи. Умбр барахтался в омерзительном зловонном киселе, словно в собственных испражнениях. Мужики важно ходили вокруг своей добычи, не уставая удивляться её масштабу. Они были на седьмом небе от своей значительности и то и дело сплёвывали на туловище людоеда. Умбр задыхался и я сделал несколько снимков его эпической агонии. Сом умирал так величественно и тяжело, словно с лица земли исчезал целый народ. Не в силах дождаться его кончины, люди с топорами в руках подходили к Умбру и отрубали от него крупные дрожащие куски тела. Сом почти не шевелился; низвергнутый в прах, он уже был не в состоянии выказать своё недовольство. Его гнев иссяк, глаза стали мутными, а из раны обильно сочилась, похожая на сперму, мутная сукровица. Какой-то смельчак подойдя к нему вплотную, начал шумно мочеиспускать на тварь дымящуюся струю, словно подсцыкая угол здания. Восточноевропейцы были собою горды, они вели себя, как победители, надменно и с вызовом; в их глазах появился блеск, на их до селе дохлых лицах засветился жизнеутверждающий румянец. Они завалили такое мощное существо, что теперь вся деревня, не напрягаясь, может целый месяц пьянствовать и лопать до отвала. Тут же возле вялого чудища, неизвестно откуда прознавшие, засуетились молодые бабёнки в толстых ватных штанах. Мужики размашисто рубили мясо, а их жёны складывали мокрые куски сома в мешок и таскали к трактору.