Планка абсолюта

13. Не принимать алкоголь и одурманивающие вещества в любом виде (нарушение – казнь на месте!).

14. Не заигрывать и не вступать в контакт с аборигенами.

15. Не кормить животных.

16. Не трогать никаких животных, также не дразнить и не привлекать их голосом, мимикой или иначе.

Четыре последних пункта выпали из памяти, но, вероятно, тоже касались животных. Двадцать первый пункт стоял особняком: Не убивать животных.

Я чувствовал, что в этот раз не обойдется без того, чтобы прикончить пару обезьян в назидание остальным.

– Май, – прошипел я в трубку, – они обступают и настроены серьезно.

– Кто?

– Макаки…

– Только не убивай!

– Это ты такой добрый, а у меня нет выхода. Нога деревянная, убежать не могу. И с тобой поговорить хочется…

– Так уже было миллион раз: если ты спокоен, любые твари в конце концов отступают. Ты в какой сейчас зоне?

– Йо-о!..

– Ну, смотри по обстановке… ты вечно себе на уме…

Дослушать не удалось, потому что я получил первый укус от макаки и как раз в больную ногу. Штук шесть крупных тропических макак вдруг, выскочив точно из засады, с свирепыми воющими криками бросились мне навстречу. Все они, необыкновенно злые, с оскаленными мордами и с красными от злобы глазами, окружили меня и, ревниво толкая друг друга, подняли хриплый рев. Они ненавидели страстно и готовы были изорвать в клочья.

Я, любивший в детстве дразнить и побивать бездомных псов, сперва даже обрадовался нападению. Придав своему лицу свирепое выражение, я что было мочи подпрыгнул на одной ноге и рубанул мачете по первой попавшейся выскочке. Макаки захрипели отчаяннее. С трудом удерживаясь от необдуманного движения и глядя на глаза и зубы макак, я понимал, что, оступись я, меня моментально разорвут на кусочки. Благо меня не брал панический страх, и я был настроен так же решительно, как и противники.

– Получай! – проревел я и обрушил мачете на голову еще одной. Та беззвучно повалилась, и на этот раз волна нападавших схлынула. Макаки принялись галдеть и скалиться. Тут я поступил несообразно своей натуре: ударил еще одну, морда которой мне показалась слишком наглой. Орда отодвинулась еще на метр.

– Ты что там делаешь? – летел из трубки встревоженный голос Мая.

Как истинный друг он волновался о моей судьбе, а я, пройдоха, ни во что не ставил правила, и предохранитель, удерживающий от нарушений все предыдущие разы, внезапно сгорел. Если бы не Май и его своевременный оклик, я бы кокнул еще с пяток приматов. Пружинкой в голове торчала тщеславная мысль, что в конце концов я хозяин Прайд-Роял и убийства, таким образом, оправданы моим статусом.

– Ты там прекращай! Хватит! – неслось откуда-то с земли.

– Дружище, понимаю, ты за меня тревожишься, но здесь по-другому нельзя, это не периферия: тут или ты их, или они тебя. Закон джунглей!

Тем временем зверье, видя, что я не останавливаюсь на достигнутом, ударилось в панику. Я рассмеялся и вспомнил одно из последних правил: не смеяться в голос!

– Кто придумал эти правила?! Сплошная чепуха!

– Я понимаю, – отозвался Май, – каждая зона оставляет отпечаток на твоем характере. Но и ты пойми: правила написаны кровью! Такие, как мы с тобой, положили здесь жизни, и все, что осталось от предшественников, – это правила, пункт за пунктом. Только первые десять сочинил охранник, чтобы подчеркнуть свою значимость. А потом он просто согласился дополнить полезными советами свои десять заповедей. И то, наверное, чтобы рабочая сила понапрасну не вымерла.

– Позволь не согласиться, – мой голос накапливал азарт. – В правилах четко сказано: никого не убивать. Верно? Так знай, охранник хитрым образом убил женщину, используя мои глаза. Кто же убийца – я или он? До сих пор не пойму: лишь только я взглянул на нее, и бедняжка свалилась. Скажешь, я ее убил?

– Дружище, – говорил Май, – охранника черт рассудит, а тебя Бог. Пусть делает, что хочет, но ты держи лицо!

– Сто раз правда! Только бы Бог пометил, что дикарка пала не от моей руки.

Я принялся упоенно рассказывать Маю подробности похождений в земле Прайд-Роял, не забыв упомянуть, что главенствовал там. Поведал историю про необычный поезд. Ему пришлось меня унимать, когда я с сарказмом прошелся по ограниченности тамошнего люда: об Амроне, которая не верит в силу преобладающей массы металла над крохотным весом своего тела.

Какое удовольствие было чувствовать заинтересованность друга. Он не до конца мне верил, и это забавляло. Про свою горемычную ногу я забыл. С трубкой наперевес я, подпрыгивая, жестикулировал, плясал в окружении деревьев, ослушавшихся мать-природу. Мне отчаянно хотелось веселья, и Май определил мое состояние как эмоциональную разгрузку после пережитых приключений. Еще мне казалось, он смиренно, если не сказать сочувственно, принимал мои слова, хотя открыто не успокаивал. Его интересовало это чугунное корыто на колесах гораздо больше, чем мои славные похождения.

– Говорю же тебе, – хвастался я в трубку, – просто тормознул и ждал. Ни слов, ни звуков посторонних. Постоял с минуту и дальше себе покатил, а я остался, – что я, поезда никогда не видел?!