Планка абсолюта

Взгляд притянула деталь, выпадающая из гармонии окружающего пейзажа. Сад выглядел ярким еще оттого, что на другом конце контрастом ему стояла гора. Высоко, почти у вершины, я разглядел мост. То был совсем небольшой участок железнодорожного пути, выходящий из одного туннеля и входящий в другой. Там-то останавливался Поезд Желания и я любовался этим садом впервые. Кто-то не хотел допускать побега из поезда и старательно позаботился о безопасности. Место выглядело пустынно, и железный мост висел в этом забытом углу чужеродным телом, Бог весть как занесенным в эти края.

Когда я стал скользить взглядом вниз, пытаясь понять расстояние от рельс, я заметил другую странность. Гора с поросшими склонами и черным туннелем явно принадлежала джунглям – тот же оттенок, чувство неприступности зеленого безбрежья. Но ниже, под рельсами, парила еле заметная дымка. Когда возвращалась четкость картины, видны были признаки иной, более изящной природы – утонченной, красивой и связанной единой гармонией. Только в контрасте было заметно, что крохотная часть джунглей, доступная взору, не имеет слаженности: ствол дерева, ветвь, листва – все, что находится позади, – будто элементы аппликации, и нужно фокусировать глаза, чтобы увидеть лиану, потом разглядеть ствол или листья.

Внизу же взгляд отдыхал, пейзаж не заставлял заострять внимание или перескакивать с одного на другое. Все воспринималось единым, скругленным, ласковым. Пейзаж был достоин кисти лучшего художника. Сидеть в этом месте можно было целую вечность, однако глазами всего не испить, и хотелось добраться до цветов, окунуться в них. Я желал слиться с этим неземным ароматом и красотой, никогда от них не уходить. Там, в этом цветнике, начать работать над собой день и ночь, пока не стану таким же простым, откровенным и чистым, как эти цветы, пока яд, выпитый в джунглях, не исчезнет из меня навсегда.

Я заспешил, стараясь найти спуск к долине, и на глаза опять попался аист. Он смотрел в ту же сторону, что и я. «Птица не меньше моего любит этот вид. Как славно ей, должно быть, здесь живется! Аист может перелетать в сад и купаться в цветах. Там, внизу, у него, должно быть, гнездо». Аисты всегда желали высоты – всех видеть и, надо полагать, чтобы быть видимыми другими.

Птица с любопытством смотрела на меня; мой длинноногий друг был по всем признакам типом необычным. Один глаз аист держал закрытым, но другим следил за мной. Я мог прочитать настроение, написанное то ли на клюве, то ли в одиноком глазе. Подобно светофору, аист отрыл другой глаз и погасил первый.

«Это он так разговаривает?! Разберусь с этой азбукой позднее»

– Приятель, ты не находишь, что вид замечательный? – у меня получилось как-то поспешно и скомканно. – Я тороплюсь, хочу посмотреть вблизи, – добавил я, – ты туда часто летаешь, а я в первый раз пойду. Если ты хорошо ходишь, ну, или небыстро летаешь, то давай со мной.

Аист вместо этого отступил на шаг назад.

– Не хочешь?.. Никто не заставляет, но мне кажется, там… Ты, дружище, не бывал в Семизонье! Тебе не с чем сравнивать.

Аист попеременно просемафорил глазами, и из этого я понял, что он бывал везде.

– Должно быть, там мыши, грызуны: ты интересуешься, так сказать?..

Я сознавал свои недочеты в мастерстве общения с разумными животными. Норма меня понимала с трудом, я в этом не раз убеждался. Аист тоже понимает, но молчит. В чем-то я не дотягивал. Большая птица склонила голову набок и стала рисовать в воздухе клювом. Аист рисовал упавшую восьмерку. Я вспомнил, что еще это знак бесконечности.

– А, ты сидишь здесь бесконечно долго?! Ну, наверное, не совсем бесконечность… верно… просто долго, я угадал?

Мигнул правый глаз, левый глаз, – похоже, я прав.

– Получается, вниз ты того… не летаешь. Напрасно!

Тут я стал подозревать неладное и посмотрел, наконец, куда я предлагал птичке спуститься пешком. Падающая вода уходила вниз в расщелину, которая была куда ниже уровня сада. Я присвистнул:

– Туда только на крыльях!

Аист смотрел, не мигая, и я окинул взглядом свой наряд. Одни ошметки от одежды и кровоподтеки – память о Джи Даун.

– Мне надо туда, птичка!

Собеседник словно чуял, что я ранее эксплуатировал животных в своих целях. Аист поднял большущее крыло внутренней стороной ко мне. У бедняги был перелом, и крыло походило на неудавшуюся, кривую модель воздушного змея.

– Как же тебя? Должно быть, неаккуратно летаешь, или виной всему то, что ты спишь на высоких камнях, я бы тоже с такого свалился.

Птица ответила неопределенным сигналом.

– Может, тут пещера или туннель какой, ведь спускаться напрямую вниз невозможно.

Длинный клюв указкой повернулся в сторону далекого моста.

– Там? Ты что, ты знаешь, что там? Плохие люди, да. Они ничего себе, только цель у них другая. Я больше не хочу ни в поезд, ни даже рядом стоять.

Я стал всматриваться и отметил, что долина мало-помалу то ли уходит, уплывает вдаль, то ли закрывается легкой дымкой, и от этого становится менее яркой и лишенной контура.

– На тот край тоже надо добраться. Верно? Я-то летать не умею!

«Друг» слушал с пониманием, он тоже был не в форме.