– Нацисты понимали, что происходит. Тот, кто меня допрашивал, безусловно, понимал. Закрыв глаза, я все еще детально вижу его лицо. У него были очень грязные очки, и он бесконечно вытирал стекла о рукав, но становилось только хуже. Под его глазами залегли такие темные пятна, будто он неделю не спал.
– Сомневаюсь.
– Я ничего не сказала, ни в чем не созналась, а он все равно объявил меня виновной. Настаивал, что я виновна так или иначе, хотя бы в том, что я шлюха. Недостаточно для расстрела, но вполне достаточно для Равенсбрюка.
– Он не знал, что ты еврейка, – догадалась Энн.
– Нет. Хоть в чем-то мне повезло.
– Каково там было? Я читала истории, и все же…
Как описать невыразимое?
– Я была молода и здорова, и, как только выяснилось, что я умею шить, меня отправили в цех, где шили форму для нацистских офицеров. Нам приходилось легче, чем женщинам на военных заводах или на другой тяжелой работе. Или тем, кто работал в публичных домах. Вот кому было хуже всего. Никто из тех женщин не выдерживал дольше нескольких недель.
Мириам замолчала, выжидая, пока к ней вернется самообладание и пульс перестанет стучать в ушах.
– Когда я приехала, женщин уже начали травить. Больных, старых и тех, кто оказывал сопротивление, отправляли в газовую камеру. В конце концов охранников охватила истерия. Нас окружали, как коров, которых ведут на убой, и заставляли маршировать. Тех, кто не мог ходить, сразу расстреливали. Нас убивали подальше от глаз американцев и русских, чтобы и мысли о спасении никому в голову не приходило. Подруги умирали рядом со мной, пока мы маршировали, и через пару дней я бы тоже умерла.
– Ох, Мириам…
– Нас освободили американцы. Через несколько месяцев я вернулась в Париж, какое-то время провела в госпитале, а когда окрепла или, вернее, когда начала хотя бы вставать с постели, обратилась в свое ателье и опять стала вышивальщицей. – Она подняла глаза и увидела, что ее подруга плачет. – Не печалься. Теперь я в безопасности. У меня все хорошо. – Мириам и сама почти в это верила.
Энн кивнула, вытирая глаза платком.
– Для меня большая честь называть тебя своим другом. И я не сомневаюсь, Уолтер подумает то же самое.
– Возможно. Я все ему расскажу.
Только… Не осудит ли он ее за месяцы страха, молчания и бездействия, проведенные в бегах после ареста семьи? Или, напротив, пожалеет? Нет ничего хуже жалости.
Мириам взглянула на часы – уже десять. Ни к чему портить сон тревогами о прошлом и будущем.
– Пора ложиться.
– Ты права. – Энн отнесла чашки в раковину и начала их мыть.
– А как твой Джереми? – вдруг спохватилась Мириам, поняв, что за весь вечер не задала подруге ни одного вопроса. – Вы с ним собираетесь снова увидеться?
– На следующей неделе. Мне приятна его компания, у него в запасе много интересных историй. О местах, где он побывал, о службе во время войны. Кроме того, он очень галантен. Никогда не позволяет мне платить за себя.
– Он знает, где ты работаешь?
– Нет. По крайней мере, я так думаю. Я ему ничего не говорила, а он сам не спрашивал. Наверное, считает меня продавщицей или секретарем. На самом деле это не имеет значения.
– Почему?
– Потому что продолжения не будет. Да, конечно, он красив и умен, мы провели вместе несколько приятных вечеров, но будущего у нас нет. Хотя, знаешь, это интересно – посмотреть, как живут те, у кого денег куры не клюют.
– Куры не клюют? Ах, опять идиома. Не думаю, что в этой стране много богачей. Вспомни друзей Джереми в танцевальном зале. Они очень выделялись на фоне остальных людей. С первого взгляда понятно, что перед тобой аристократы.
– Верно. Что ж, скоро уже одиннадцать часов, и если мы не ляжем спать в ближайшее время, завтра будем работать вполсилы.
– Ты волнуешься? Что мы не успеем закончить вышивку? – спросила Мириам.
– Разве не ты говорила еще месяц назад, что эта работа ничем не отличается от других заказов и нужно просто работать как обычно?
– Тогда я не представляла, сколько внимания привлечет это платье. На королевской свадьбе все просто помешались.
– Нам и раньше доводилось работать под давлением. Меньше года назад, когда королевская семья отбывала в долгое турне по Южной Африке, нужно было сшить десятки нарядов для королевы и принцесс. Часть работы даже отдали другим модельерам.
– И как вы себя чувствовали, когда закончили?
– Измученными. Я могла бы лечь и проспать несколько дней. А еще я чуть не лопалась от гордости. И мы вновь испытаем гордость, когда увидим принцессу в свадебном платье. Обещаю.
– 18 –
Хизер
Под дождем город преобразился. Солнце подмигивало из-за облаков, радугами разливаясь в лужах и сверкая на мокрых тротуарах. Будь у Хизер время, она сделала бы пару фотографий, но она уже опаздывала. Складной зонтик куда-то пропал, или, может, она забыла его дома и, если остановится хоть на секунду, мгновенно промокнет насквозь.