Платье королевы

Потом премьер-министр – и ему, по мнению мисс Дьюли, следовало найти себе более полезное занятие – начал задавать каверзные вопросы о происхождении шелкопрядов, которые трудились над созданием тканей для платья. В определенных кругах высказывались опасения, что шелкопряды могли быть родом из вражеской Японии. К счастью, месье Хартнелл смог подтвердить, что шелкопряды прибыли из националистического Китая, и мистер Атли этим удовлетворился.

Возможно, его внимание отвлекла другая проблема: общественность была обеспокоена, хватит ли принцессе купонов на свадебное платье, и женщины из всех уголков Британии присылали в Букингемский дворец свои купоны на одежду. Так как использовать чужие купоны было запрещено, их отправляли обратно с благодарственной запиской от одного из королевских секретарей. «Какая глупость!» – думала Мириам, но благоразумно держала мнение при себе. Наивность людей, жертвующих драгоценные купоны принцессе, других девушек впечатляла. Скоро народ начнет слать жениху с невестой масло и сахар для торта.

На прошлой неделе они с Энн закончили вышивать корсаж и рукава, осталась лишь юбка. Каждая часть подола, натянутая на раму, была достаточно велика, чтобы одновременно работали шесть вышивальщиц, по три с каждой стороны. Мириам сидела напротив Энн и справа от Этель.

Утром в гардеробной они смеялись над газетной статьей, в которой утверждалось, что мистер Хартнелл заставляет их работать круглые сутки. Конечно, они прилежно трудились и не могли позволить себе, как бывало в более спокойное время, немного задержаться в столовой после перерыва на чай или на обед. Однако они лишь раз вышли из мастерской позже положенного, в половине седьмого, и только потому, что хотели доделать вышивку для лифа и передать его швеям. Работа допоздна, по убеждению мисс Дьюли, приводит к усталости глаз и нервному истощению, и тогда на следующий день все точно пойдет наперекосяк.

Даже если они успеют вовремя закончить юбку, покоя еще не будет, поскольку нужно сразу приниматься за шлейф, а это ни много ни мало пять метров вышивки. Имея опыт работы над образцами, Мириам понимала: спешка до добра не доведет. Атлас для аппликаций очень гладкий, края быстро осыпались, его нельзя было пришить на живую нитку или приколоть булавкой, потому что на ткани оставались следы. Каждый стежок нужно накладывать идеально, ведь на прозрачном шлейфе изнанка тоже на виду, а дополнительная подкладка на оборотной стороне повреждала тонкий тюль основы.

Шлейф натянули на огромном каркасе, чтобы все могли начать вышивку от центра, и Мириам это заранее не нравилось. Она терпеть не могла работать буквально бок о бок с другими вышивальщицами, потому что среди них обязательно найдется та, кто будет постоянно задевать Мириам локтем или двигать раму, – так один из супругов вечно перетягивает на себя одеяло. А самое неприятное, среди гула чужой болтовни невозможно очистить мысли и сосредоточиться на вышивке перед глазами.

Мириам предпочитала делить пяльцы только с Энн. Присутствие подруги действовало на нее успокаивающе, и хотя время от времени они перебрасывались парой слов, большую часть рабочих будней проводили в дружеском молчании. В конце концов, у них всегда было несколько вечерних часов дома, когда они садились за стол на кухне, беседовали и рисовали в альбомах.

Раз в неделю Мириам после работы ужинала с Уолтером. Будучи занятым человеком, он редко мог видеться с ней чаще, да и она сама хотела иметь больше времени, чтобы поразмышлять о вышивках-картинах, которые захватили ее всецело. Образы пяти панно – больших настолько, насколько ей хватит сил, – не покидали Мириам ни днем, ни ночью. Вот только с чего начать? Сделать сразу одно большое полотно, на которое нашивать отдельные фигурки и аппликации? Или лучше разбить панно на несколько секций, чтобы потом соединить их?

Однажды она придумает. А пока довольно небольших экспериментов с льняным полотном, которое любезно подарила ей Энн, обрезками тканей из мастерской и собственным воображением. Порой Мириам трудно было отмахнуться от голосов тревожных сомнений: ты обманываешь себя, понапрасну тратишь время на бесплодные мечты, ничего у тебя не выйдет, а даже если закончишь панно, никому до него не будет дела, потому что судьба тех, кого ты любила, волнует лишь тебя одну.

Сомнения приходили без спросу, будили среди ночи, скручивали холодом желудок. Но Мириам не сдавалась, и через некоторое время стало легче подавить тревогу и стоять на своем. Она убедила себя, что беспокоиться о судьбе готовых картин нет смысла. Важен лишь акт творения.

Бросить сейчас свою затею, остановиться в самом начале пути – значит предать память родителей, деда и миллионов людей, которых унижали, мучили, пытали. Которых убили, стерли с лица земли.