Плесень

И я ведь далеко не первый человек, который об этом задумался. Вот и в книге, которую Алекс читает, о том же. Да сотни лет назад уже люди об этом же думали. Не знаю, все ли вы слышали такое имя — Омар Хайям? Боб-то наверняка знает. Великий был человек, поэт и философ, математик и астроном.

   Угнетает людей небосвод-мироед:   Он ссужает их жизнью на несколько лет.   Знал бы я об условиях этих кабальных —   Предпочёл бы совсем не родиться на свет.

Ну-ка, Боб, может вспомнишь ещё что-нибудь на эту тему? У Хайяма ведь много таких рубайат.

— Да, — согласился Боб, — Хайям — один их моих любимых поэтов. Вот, пожалуйста:

   Жестокий этот мир нас подвергает смене

   Безвыходных скорбей, безжалостных мучений.   Блажен, кто побыл в нём недолго и ушёл,   А кто не приходил совсем, ещё блаженней.

Девочки слушали, раскрыв рот. Видно было, что стихи поразили их до глубины души.

— Ещё, пожалуйста, — тихо попросила Ксения.

— Стихи сильные, — сказал Боб, — но не всегда приятные. Ничего?

— Давай, давай, — присоединилась к подружке Даша.

— Хорошо, — согласился Боб.

   Разумно ль смерти мне страшиться? Только раз

   Я ей взгляну в лицо, когда придёт мой час.   И стоит ли жалеть, что я — кровавой слизи,   Костей и жил мешок — исчезну вдруг из глаз?   Нам жизнь навязана. Её водоворот   Ошеломляет нас, но миг один — и вот   Уже пора уйти, не зная цели жизни,   Приход бессмысленный, бессмысленный уход.

— Так ведь лучше-то, пожалуй, и не скажешь, — Эндрю посмотрел на притихших девочек. — Нравится?

— Очень, — ответила Ксюша. — А ещё?

— Ладно, — улыбнулся Боб, — вот вам ещё:

   Летящей горою за мною несётся Вчера,   А Завтра меня впереди ожидает, как бездна.   Иду. . но когда-нибудь в бездну сорвётся гора,   Я знаю, я знаю, дорога моя бесполезна.

— Ух! — Ксюша зябко поёжилась. — Страшно как.

— Вот видите, — сказал вдруг Антон, — как трудно жить без веры?

— Трудно, — неожиданно согласился Эндрю. — Так ведь и с верой не легче.

— Конечно, легче, — не согласился Антон. — У верующего человека всегда есть надежда.

— Например? Надежда на что?

— Ну, хотя бы на то, что наш мир меняется в лучшую сторону. Что дети и внуки наши будут жить лучше нас. И что после смерти праведникам будет даровано вечное блаженство.

— Так, давай по-порядку, — нахмурил брови Эндрю, — сначала о перспективах светлого будущего в этой жизни, а потом уже и загробной. Как говорится, мухи — отдельно, котлеты — отдельно.

— Представьте себе, — обратился он ко всем, сидящим за столом, — что мы с вами живём где-то во второй половине пятнадцатого века. Скажем, в Испании. Закончилась Реконкиста, правят наихристианнейшие короли Фердинанд и Изабелла. Верующие с надеждой смотрят в будущее, не сомневаются в милосердии божьем и уповают на счастливую долгую жизнь, которая уготована их детям, внукам и отдалённым потомкам, так?

А теперь окиньте взглядом всю дальнейшую историю человечества: жуткие пытки в застенках инквизиции, массовые аутодафе — сожжение живьём еретиков, открытие Америки, разрушение цивилизаций ацтеков и инка, которые и сами по себе были совершенно бесчеловечными, уничтожение североамериканских индейцев, тоже далеко не ангелов, кстати сказать, возрождение на несколько веков рабства в Соединённых Штатах.

В Европе — охота на ведьм, сопровождаемая жестокими казнями, нескончаемые религиозные войны, жестокая эксплуатация низших классов, безжалостная колонизация мировых окраин. Только-только всё вроде бы более-менее устаканилось к концу девятнадцатого века — первая, а затем и вторая мировая войны.

Фашизм разгромлен, но другая чума — коммунизм, наползает на планету, возвращая человечеству счастливый рабовладельческий строй. Россия, Китай, Северная Корея корчатся под сапогом коммунистической власти.

Один геноцид следует за другим, жертвы исчисляются миллионами: турки режут армян, немцы уничтожают евреев и цыган, красные кхмеры — своих же камбоджийцев, Ирак — курдов, Индонезия захватывает Восточный Тимор, Хуту уничтожают своих единоплеменников Тутси в Руанде. То здесь, то там этнические чистки: Югославия, Нагорный Карабах, Кашмир, Шри Ланка, Судан, вся Африка южнее Сахары.