Мо-Панза захлопал от радости в ладоши, и хотя ему было за девяносто и он ослабел под бременем лет, опустился на колени и поцеловал землю. «При этом, — рассказал мне Фекете, — он говорил о том, как счастлив теперь, когда самое его сокровенное желание исполнилось и он собственными глазами увидит белых европейцев, умеющих делать ткани и ружья! Мо-Панза угостил меня пивом и послал вам, господин доктор, горшок с пивом, земляные орехи и кукурузу».
Я со своей стороны приготовил подарки для царя и поручил слугам доставить их по назначению. Позднее я убедился что Мо-Панза действительно добрый человек. К тому же он имел не менее покладистого и крайне разговорчивого старого советника. К сожалению, последнего слишком часто оттеснял в сторону брат Мо-Панзы — корыстолюбивый Тартюф лет сорока.
Милый братец явился к нам уже на следующий день И стал бесстыдно приставать с различными требованиями и претензиями. Больше всего он старался заполучить оружие с большим количеством патронов, имея в виду предпринять с отрядом соплеменников разбойничий поход в пограничные районы страны Машукулумбе (главным образом для захвата скота). Он намеревался действовать на собственный страх и риск. До этого времени у его людей были только плохие мушкеты, к тому же без патронов. Выражаясь дипломатическим языком, я еще не вступил в официальные отношения с машукулумбе, но мне было совершенно ясно, что нам не следует как-либо поддерживать подобное предприятие.
В тот же день нас посетил и старый советник царя, который по поручению Мо-Панзы пожелал узнать, как я себя чувствую. Я попросил предоставить мне сорок носильщиков, чтобы отнести мое имущество в царскую резиденцию. Нанимать на такой короткий участок пути больше сорока носильщиков не было надобности, поскольку мои слуги могли помочь при переноске поклажи.
Назавтра утром пришли носильщики, с которыми мы быстро сговорились о цене. Из уважения к Мо-Панзе я при вступлении в его резиденцию впервые устроил торжественное шествие.
Впереди шел бой[62]
с развевающимся австрийским флагом. За ним Фекете, за Фекете — остальные участники экспедиции. Дальше следовали слуги с подарками, предназначенными для Мо-Панзы. Замыкали шествие носильщики. Через час с четвертью мы достигли царской резиденции, которая, согласно обычаю, располагалась на лесистом склоне возвышенности, среди обширных полей сорго и кукурузы.Наученные опытом, мы не ожидали от резиденции ничего особенного. Так называемые царские дворы состоят из жалких хижин. Они так примитивны, что очень быстро приходят в негодность, их никогда не чинят, поэтому все резиденции к северу от Замбези имеют очень запущенный вид.
Царское жилище Мо-Панзы было наиболее жалкой руиной из всех нами виденных. Несколько дырявых хижин Ь совершенно развалившихся, даже потерявших обычную круглую форму легких строений из бревен и ветвей, с неводными травяными крышами — вот и вся столица! Глина, которой некогда были обмазаны эти хижины, большей частью обвалилась, и ветер весело задувал через бесчисленные дыры, щели и трещины. Как только снаружи становилось холодно, ящерицы, змеи и насекомые свободно проникали в дома, и только дым мешал летучим мышам и совам ночевать вместе с людьми.
Столь плачевное состояние жилищ показалось мне тем более удивительным, что матока хорошо обращаются со коими женами и не заставляют их много работать. У читателя может возникнуть вопрос: какое отношение имеют жены к сооружению хижин? Самое непосредственное, ибо у жителей Южной Африки строительством занимаются женщины. У племен, живущих к югу от Замбези, они, кроме того, выполняют все полевые работы. Несмотря на это, хижины бечуанов и матабеле — настоящие дворцы по сравнению с творениями женщин из племени матока, хотя посредине не работают в поле и даже при постройке хижин упруги подносят им дерево и глину.
Главной причиной плохого состояния жилищ я считаю теплый климат и густые леса, которые летом дают тень, а зимой защищают от ветра и холода не хуже, чем хижины: великолепные природные условия выработали у жителей безразличие к их домам.
Между хижинами росли мимозы и две огромные смоковницы. Несмотря на зимнее время, деревья стояли в красивом наряде из больших темных листьев, а их густые ветви сгибались под тяжестью плодов, которые висели связками или кольцами шириной в 80—100 сантиметров. Фиги, имевшие бежевато-оранжевую окраску, были не [крупнее итальянских, но содержали в четыре раза меньше питательных веществ. Местные жители предпочитали им различные лесные плоды, но охотно прятались в тени смоковниц от солнца, а их ветви употребляли в качестве стропил для крыш. На одной из мимоз висели щит и несколько корзин, вероятно военные трофеи.