Как ни относись к Белинскому, Чернышевскому, Добролюбову, Писареву, Валериану Майкову, но невозможность не признать, что их работоспособность была поразительной. Во многом благодаря ей они и одержали в своё время победу (пусть тактическую) над славянофилами, почвенниками. Константин Аксаков, Хомяков, Самарин, Страхов, Аполлон Григорьев публиковались время от времени, от случая к случаю.
Но дело не только в работоспособности. Оборот «во многом благодаря» я употребил не просто так. У Белинского и его последователей были площадки – журналы «Отечественные записки», «Современник», «Русское слово». У славянофилов и их последователей площадки появлялись опять же время от времени. В журнале «Москвитянин» они долгое время были хоть и желанными, но гостями, собственные журналы существовали очень недолго: «Русская беседа» около пяти лет, столько же вместе «Время» и «Эпоха»…
При обилии, как мы понимаем сейчас, замечательной прозы и поэзии во второй половине 1840-х – 1860-х годов, все русские журналы держались в первую очередь на литературной критике. Точнее, на смешении критики с публицистикой, историей, философией, обществознанием. Такие статьи рвали друг у друга из рук читатели того времени, к ним возвращаются и сегодня, цитируют их, даже спорят с ними… Произведения собственно литературных критиков, которых – в том числе и очень талантливых – было в то время немало, надёжно позабыты. Статьи и рецензии, например, Павла Анненкова, Василия Боткина, Александра Дружинина интересны сегодня в основном в связи с именами тех, о ком они писали. Статьи же и рецензии Белинского, Константина Аксакова, Писарева, Григорьева интересны и важны, полезны сами по себе. И дело здесь не только в величине таланта, а в охвате темы.
С тех пор критика переживала разные времена, то мельчая, то возвышаясь до философии… В советский период эта ветвь литературы была здорово дискредитирована – отозвавшийся о том или ином произведении отрицательно критик невольно мог стать палачом того или иного писателя. Или же похвалив не то, не того… (В номере 2–3 «ЛР» была опубликована статья Вячеслава Огрызко о драматичной судьбе талантливого критика Дмитрия Старикова, наглядно показывающая, в каких идеологических тисках, и не только государственных, находились советские критики.)
С наступлением перестройки критика, как и вся литература, освободилась от сковывающих рамок, и началась настоящая война потомков западников и почвенников, и, кстати сказать, то время оставило множество важных, глубоких, ярких статей, в которых, отталкиваясь от литературы, критики выходили на проблемы общественного и политического устройства, мировоззрения, путей развития страны… Правда, большинство этих статей погребено в груде периодики или малотиражных книжек, задвинуто нами в дальний угол вместе с воспоминаниями о «катастройке» и «лихих 90-х», но, скорее всего, мы ещё к ним вернёмся – то время нуждается в изучении и анализе.
Впрочем, тот период для движения литературы был действительно катастрофическим. И причина этого оказалась не в запрещениях, а наоборот – в свободе. Наконец появилась свобода публиковать и издавать всё что угодно. И, естественно, журналы, издательства выбрали не современных авторов, а неизвестные широкому читателю произведения Булгакова, Набокова, Бердяева, Солженицына, Максимова, Синявского… Современная же литература была практически в загоне (в плесневеющем резерве) на протяжении десятилетия (примерно с 1986-го по 1996-й).
С другой стороны, именно конец 80-х и первая половина 90-х дала нам первое поколение свободных критиков («первенцев свободы» по определению Сергея Чупринина), которые повели разговор жёстко, без оглядки на авторитеты (а авторитеты в то время были или повержены переменами в стране, или ещё не народились).
В статье «Бывшие» («Знамя», 2013, № 5), посвящённой критикам Борису Кузьминскому, Вячеславу Курицыну, Павлу Басинскому, Сергей Чупринин отмечает:
С последним утверждением я не могу согласиться. Пусть не очень стройные, но всё же системы и Курицыным, и Басинским, и Кузьминским были созданы… Ладно (подумав над формулировками систем, соглашусь)