Читаем По теории вероятности 50 на 50 полностью

Ух, всё-таки показалось. Земля, словно ушедшая из-под ног, вернулась назад. Размытая реальность перестала быть размытой. Всё вокруг обрело чёткий контур. Вот только чёткий контур не деревьев и кустарников, леса, посреди которого я только что была, нет, вокруг теперь высились здания и блуждали люди туда-сюда и сюда-туда. Я оказалась в центре какой-то площади. Как такое возможно? Неужели это и вправду Париж? И что же, получается, волшебник забросил меня прямо в центр площади, а никто и не заметил этого? Вот так вот неожиданно я из воздуха появляюсь, а никому и дела никакого нет? Я с любопытством озиралась по сторонам и заметила любопытный взгляд, направленный на меня, девочки лет семи.

Она сидела на скамейке и в руках у неё была тряпичная кукла с ярко алым бантом на голове. А девочка была в синей шапочке с помпоном и в куртке, цвета свежей петрушки. Рядом с ней стоял рюкзак. Школьница, наверное. Или уроки уже закончились, и она идёт домой, или сидит здесь и прогуливает школу.

Я школу не любила. Очень не любила. Я была хорошисткой, но в школе мне было грустно и тоскливо. Ходить в школу 5 дней в неделю, то ещё мучение. Мама у меня золотая. Периодически мне негласно разрешалось не ходить в школу, а потом мама писала записки учителям, следующего содержания: “Моя дочь не была в школе такого-то числа по семейным обстоятельствам”. И всё. На этом всегда вопрос был решён. В редких случаях она писала “потому что у неё болел живот”. Вот так записки и чередовались, три семейных обстоятельства и один живот.

В тот день я почему-то не могла попросить у мамы остаться, я уж не помню почему, то ли у нас важная контрольная намечалась, и мама об этом знала, то ли, по моим ощущениям, у меня превысилось количество допустимых негласных разрешений на пропуск школы.  В общем, я решила отсидеться в шкафу. Сидеть в шкафу мне нужно было около часа, так как в школу я обычно уходила к 8 утра, а идти мне пять минут, а маме на работу к 9 и дорога тоже около пяти минут ходьбы. А папа на работу уезжает раньше всех. Я выждала момент, когда мама была в ванной, взяла куртку, сапоги, рюкзак, крикнула громко “мама, пока, я ушла”, открыла входную дверь, хлопнула её хорошенечко и пошла в шкаф. Уселась поудобнее и стала выжидать. В шкафу было хорошо, тепло, темно и совсем не тесно, а очень даже уютно. Я предавалась мечтаниям и размышлениям, слушала шорохи мамы, которая то фен включала, то платьем своим шуршала. И вдруг случилось неожиданное. Такое совсем никак не вписалось в мой план, больше того, такое могло разрушить весь мой план!

Пришла Мурка и стала скрести по дверце шкафа. Мурка – это наша кошка, она видела, как я припряталась в шкафу и видимо решила, что это я играю с ней в прятки. Вот чего ещё мне не хватало! Она же меня выдаст! Сейчас придёт мама и откроет шкаф! Как-то у нас в семье так принято, мы всегда открываем кошке дверь, если она скребётся, будь это дверь в ванную, или дверь в шкаф, она любительница поспать в шкафу. Это такое негласное семейное правило. Если Мурка скребётся, будь добр, встань и отрой ей дверь. Всё! Я пропала! Я боялась, что меня найдёт мама не потому, что она бы меня отругала или наказала (меня родители никогда не ругали и не наказывали), а потому, что я боялась не оправдать маминых ожиданий, боялась расстроить её. И вот я сидела в шкафу, затаив дыхание, а сердце отбивало звонкий ритмичный такт.

Помощь пришла неожиданно. Пришёл Тедди и лёг прямо перед шкафом. Не знаю, какой у них состоялся мысленный диалог, но Мурка скрести перестала. Тедди – это наш пёс пекинес, эдакий косолапый мишка. Вообще, это очень неожиданное поведение для Тедди, в нашей семье он появился вторым, после Мурки и обычно во всём её слушался и никогда не перечил, очень покладистый пёс. И вот свершилось, хлопнула входная дверь – мама ушла.

Про шкафы я могу говорить много. Шкаф – это великое изобретение. Вот вроде стоит шкаф себе спокойно преспокойно, а сколько он может хранить в себе секретов! Я любительница красиво приодеться и мечтала о комнате-шкафе. Сейчас такие, кстати, стали очень популярны. Заходишь – и вот она, целая комната-шкаф. А вокруг юбки, платки, сарафаны, кружева и платья! И важно, чтобы было всё в педантичном порядке. На севере, значит, верхняя одежда, шапки и варежки, а развернувшись на юг, можно увидеть парео, босоножки и купальники… ах!

Так, вернёмся к девочке-школьнице, сидящей на скамейке. Я решила подойти к ней и поздороваться.

– Привет, – сказала я, приблизившись к ней.

– Привет, – ответила она мне.

Почему она говорит по-русски, мы же в Париже?! Это всё мой сон, что ли получается? Я посмотрела на кроху у себя в слинге, она проснулась и с любопытством озиралась по сторонам.

Глава 3


Я подумала о том, что стоит быть вежливой, а не просто плюхнуться рядом. Не люблю, когда кто-то без спроса садится на скамейку, на которой я уже сижу. Ведь если я сижу на скамейке, значит, это уже моя скамейка, я первая пришла. Здесь я была не первая, поэтому спросила.

– Я присяду здесь?

– Угу, – бегло, посмотрев на меня, ответила девушка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза